Элизабет Эштон - Розовая мечта
Служительница принесла пару серебристых туфелек и такого же цвета парчовый плащ, отделанный лебяжьим пухом. Затаив дыхание, Чармиэн стала их примерять с помощью этой женщины. Глядя на себя в зеркало, Чармиэн думала: наяву ли все это? Еще в полдень ее гнали отсюда с позором, а сейчас помощница Себастьена перед ней на коленях. Такова власть богатства… богатства этого господина. Она поглядела в его рыжеватые глаза, он наблюдал за ней с загадочной улыбкой на устах. Сердце ее готово было выпрыгнуть, нервы были как струны, внутренний голос твердил: опасайся этого человека, снимай все это с себя и побыстрее, прими нормальный облик. Но она не могла раздеться при нем, хотя и попробовала слабо протестовать:
— Мсье, прошу вас…
Он не обращал внимания.
— Если готовы, идемте. — Улыбка исчезла — он выглядел равнодушным, даже утомленным, голос поскучнел.
Внезапно девушка почувствовала сильный голод: прошло ведь много времени после ее скудного завтрака. В конце концов, он ей обязан чем-нибудь за то время, что она потратила для его сестры; а мысль о хорошем ресторане была очень соблазнительна. Подавляя свое подсознательное сопротивление, она согласилась. Тут взор Чармиэн упал на груду собственной одежды. Боже, ее вещи! Она не может их тут оставить.
— А, это! — протянул он устало. — Их пришлют вам домой.
Служительница деликатно кашлянула:
— Разумеется, мсье, по какому адресу?
— Дайте ей адрес, — скомандовал он.
Она робко назвала адрес скромной улочки Пуляров, и служительница презрительно сдвинула брови. Выходя, девушка услышала, как портниха что-то говорила, промелькнуло имя Жермены. Значит, это Жермене предстоит отнести ее вещички домой, и Чармиэн испугалась, что та выбросит их в Сену. Но, спускаясь со своим спутником по ступенькам, она отбросила прочь все мысли о Жермене, собственной одежде и завтрашнем отъезде. Ей предлагали волшебный вечер, и она намеревалась взять от него все, что можно, — другого такого у нее может никогда не быть.
Их ожидало такси, и она уже без удивления обнаружила, что наступил вечер; казалось, она провела в салоне полжизни. Над городом мерцало лилово-розовое небо; вокруг блистали мириады огней, заливавших золотистым светом улицы, дома, деревья. Шофер открыл ей дверцу, мужчина проследовал за ней. Он сидел прямо, скрестив руки на набалдашнике трости, а она смущалась от его близости. От него исходил легкий запах лавровишневой воды и дорогого табака он почти касался ее плечом но, казалось, совершенно забыл о ее присутствии. Проникавший снаружи свет падал на его профиль, непроницаемый, как маска из слоновой кости, только легкая усмешка трогала его — как будто он наслаждался потаенной шуткой. «Интересно, сколько ему лет?» — подумала она. Он не выглядел молодо, разве только в улыбке его было что-то мальчишеское. Это был зрелый, уверенный и целеустремленный человек, правда порой казавшийся взбалмошным. Она не осмеливалась нарушить молчание — даже когда они выходили в залитый светом ресторан на левом берегу.
Его здесь знали — метрдотель поспешил им навстречу, его помощники приняли у него трость и шляпу и проводили к столику перед открытым окном, в которое открывался чудесный вид на реку и освещенные башни Нотр-Дама. Чармиэн пыталась сама освободиться от плаща, но он, заметив, галантно помог ей. Она беспомощно уставилась в меню, составленное на французском; мужчина, заглянув в свой экземпляр, предложил заказать для нее, и его предложение было принято с благодарностью.
Ресторан был почти полон, было много иностранцев. После первого бокала вина Чармиэн набралась храбрости и огляделась. Она поняла, что ее туалет и красавец спутник вызвали волну нескрываемого любопытства, от которого она конфузилась, пока не поняла, что все эти нарядные дамы просто ей завидуют. Это было даже приятно.
Когда они съели дыню во льду и запеченную рыбу, ее спутник промолвил угрюмо:
— Вы потеряли дар речи?
Она подняла на него глаза, зардевшись:
— О, простите, мсье, но это все так… потрясающе.
— Надеюсь, вам здесь нравится.
— О да. Здесь просто великолепно.
Она окинула взглядом белоснежную скатерть, сверкающую посуду, орхидеи в изящной вазе и подумала: «Как потерянно, должно быть, я выгляжу». Для него это все, несомненно, привычно.
— Здесь все довольно вычурно, — усмехнулся он, приоткрыв белоснежные зубы, — а все эти люди просто снобы. Но приведи я вас в более уединенное место, которое я бы предпочел, вы бы испугались.
— Ну… это очень мило с вашей стороны. — Она не знала, как расценивать его заявление. Потом, осмелев, спросила: — Могу я узнать ваше имя?
— Алекс, — бросил он, поигрывая бокалом.
— Но я не могу так вас называть.
— Сегодня вечером можете. Больше мы не встретимся.
Последнее замечание больно задело ее. Все еще глядя на свой бокал, он спросил беззаботно:
— А как вас зовут?
— Чармиэн.
Он перевел на нее взгляд, в глазах его проснулся интерес.
— Необычно, — резюмировал он. — Почему Чармиэн?
— Почему бы и нет? Это, собственно, следствие романтических наклонностей моего отца. Перед самым моим появлением на свет он посмотрел фильм о Клеопатре, и имена героев поразили его воображение. Я рада, что он выбрал имя Чармиэн, а не Клеопатра.
— Клеопатра вам бы не подошло, вы не сирена.
Замечание, хотя и справедливое, несколько ее обидело.
— Чармиэн, а дальше?
— Алекс, а дальше? — парировала она.
Он искренне рассмеялся:
— Прекрасно, моя прелестная Чармиэн. — Как бы делая над собой усилие, он попытался продолжить беседу: — Вы в первый раз в Париже?
Она подтвердила и добавила:
— Чудесный город.
— Все мировые столицы становятся похожи до чрезвычайности, — пожал он плечами, — бетонные здания, в универмагах продается одно и то же, неоновая реклама везде одинакова. Скоро вы перестанете различать — в Париже вы, Мадриде или Берлине.
— Но каждый город имеет свои особенности, — возразила она, — тут у вас Лувр, площадь Согласия и…
— Не утруждайтесь перечислением, — махнул он рукой, — каждый год уносит что-то, от старых зданий освобождаются ради очередных монстров, а то, что остается, теряется среди небоскребов. Еда и та стандартизируется. Вот уже куриное соте можно съесть и в Токио, и в Нью-Йорке.
— Все равно вкусно.
— Ну, не стройте из себя гурмана. На мой вкус тут многого недостает.
— Вы просто избалованы, — отважилась заявить она.
— Может быть, — согласился он, — я понимаю, о чем вы думаете. В моей жизни было слишком много хорошего, и я уже ничего не ценю — тут, вероятно, вы правы.
