Дениз Робинс - Желанный обман
— Как она, сэр?
Лорд Шафтли опустил взгляд.
— Теперь Доротея будет невестой только лишь Господу нашему Христу, в милосердные объятия которого она попала, — сказал он упавшим голосом.
Эсмонд с минуту не мог ни пошевелиться, ни произнести хоть слово. Отец Доротеи добавил:
— Ее светлость графиня лежит у себя в спальне. Она слишком плохо себя чувствует, чтобы выйти и поприветствовать вас. Пойдемте со мной в часовню к одру нашей милой дочери, чтобы вы имели возможность бросить на нее свой последний любящий взгляд.
— Как это произошло, сэр?
— Доротея проснулась на рассвете и позвала служанку. Она приказала ей послать за нами и передать, что чувствует сильную боль в области сердца. Но мы даже не успели добежать до нее, Эсмонд. Бедное сердечко не выдержало.
— Не выдержало… — эхом отозвался убитый горем Эсмонд.
— Да, — уже не стесняясь своих рыданий, проговорил граф. — Вы знаете, что в детстве с нашей Доротеей порой случались припадки и обмороки, но врач заверял нас, что это всего лишь детское малокровие и что со временем положение улучшится. Но он ошибался. Мы все ошибались. Нашей дочери, этому прелестному и нежному созданию, не надо было делать лишний шаг, напрягать свое слабенькое сердечко танцами и веселиться со своими более счастливыми подругами. Ее никогда не следовало подвергать риску. Даже ваше ухаживание и намечающаяся свадьба оказались для нее непосильным испытанием. В то же время… Вчера моя девочка выглядела так хорошо, была такая веселая… Малышка открыто рассказывала нам о своем большом счастье. Особенно ее радовало то, что ей придется жить совсем недалеко от своих родителей, которых она так уважала и о которых так заботилась… А о вас, мальчик мой, Доротея говорила с таким вдохновением… Она вас очень любила. Была словно опьянена мыслью о том, что сегодня ее жизнь и судьба навсегда будут связаны с вашей.
— Хватит! — голосом, исполненным боли, попросил Эсмонд. — Прошу вас, граф, хватит!
Шафтли стал утирать влажные глаза. Повернувшись, он повел молодого графа к домашней часовне.
Следуя за ним, Эсмонд простонал:
— Неужели доктора ничего не могли сделать?!
— Ничего. Наш домашний врач сделал все, что мог, чтобы вернуть ее к жизни, привести в чувство. Все оказалось тщетно! Я оставлю вас в часовне наедине с нашей милой дочерью, чтобы вы могли без помех отдать ей последнюю дань вашего уважения. Позже, когда вы будете более расположены к тому, чтобы услышать от меня все печальные подробности, мы поговорим. А теперь мне надо сделать необходимые приготовления для похорон.
При этих словах Эсмонд Морнбери почувствовал дурноту. «Для похорон»… Доротея, его возлюбленная, женщина, которую он выбрал из многих и которую собирался назвать сегодня своей женой, будет предана земле… Дикая, невероятная реальность! Почему сегодня, в день их свадьбы? Он вспомнил эту лукавую, обворожительную девушку, которая танцевала с такой грацией и изяществом. Он вспомнил ее нежный смех, радовавший его сердце. Это она сказочным образом пленила его и сделала из молодого повесы серьезного мужчину, готового жить трезво и с достоинством рядом с ней!..
Эсмонд был похож сейчас на глыбу льда, его душа застыла от горя. Он сам не помнил, как шагнул за графом в часовню. Сначала, после яркого солнечного света, его глаза ничего не различили во мраке, кроме колеблющегося света двух восковых свечей, каждая в четыре фута высотой, вставленных в тяжелые серебряные подсвечники и стоящих в головах и в ногах покойной. Наконец исполненный ужаса взгляд Эсмонда остановился на неподвижном теле возлюбленной. Тело Доротеи! Какое невероятное сочетание звуков! Тело ее было жалким и одновременно величественным. Она лежала на особом помосте, вся усыпанная свежими цветами. Помост был застелен пурпурным бархатом, окаймленным серебряным кружевом.
С болью и горечью он понял, что мертвую девушку нарядили в свадебное платье. Казалось, что она просто заснула в этом великолепном убранстве и ждет, когда он ее разбудит. Если не считать мертвенной бледности, разлитой по ее лицу, что уже само по себе было признаком смерти, ему показалось, что она еще жива и дышит. Длинные ресницы мягко касались щек. Губы дарили ему улыбку, ее знаменитую потаенную умную улыбку. На голове у нее был венок из белых лилий.
— Оставлю вас здесь, мальчик мой, — услышал он тихий голос графа Шафтли.
Эсмонд, еле сдерживая напор чувств, кивнул. Как пьяный, пошатываясь, он стал приближаться к смертному одру своей любимой. Подойдя вплотную, Эсмонд упал перед помостом на колени.
Шепча молитвы и еще не до конца осознавая свое горе, он продолжал взглядом, исполненным душевной боли, смотреть на ангельское лицо своей мертвой невесты.
Внезапно его сердце не выдержало:
— Доротея! — крикнул он во весь голос. Она не открыла глаза на этот крик, не посмотрела на него, как прежде, не ответила на зов, не утешила его. Спокойная и неподвижная лежала юная леди и улыбалась уголками рта. Острое чувство обиды смешалось со скорбью. Слезы — первые слезы после слез далекого детства — показались в его глазах и закапали на щеки. Он почувствовал на губах их соль и устыдился своего недостойного мужчины поведения. Любовь покинула его сердце, осталась только кровоточащая рана в душе. Он был окружен тьмой и отчаянием.
Эсмонд наклонился и коснулся губами тонкой руки, сжимавшей печальные цветы. Рука была ледяной. Вздрогнув всем телом, он отшатнулся.
И прошептал:
— Жизнь моя будет похоронена вместе с тобой, любимая!
Затем он поднялся и быстро вышел из часовни. Ему трудно было сейчас общаться с людьми, но он заставил себя поговорить с графом, которого сегодня уже готов был назвать своим отцом. Впрочем, о чем им было говорить? Все кончилось. Надо было только порвать дарственные на те земли, которые граф Шафтли намеревался включить в приданое своей дочери.
— Моя супруга и я знаем, насколько сильна была ваша любовь к нашей бедной дочери, и мы скорбим вместе с вами, — говорил граф Шафтли, провожая Эсмонда во двор, где ждал, держа под уздцы Джесс, слуга.
— Благодарю вас, — ответил Эсмонд. — То, что у меня на сердце, нельзя выразить словами. Я могу сейчас только попрощаться с вами, сэр, до печального дня похорон.
Подъезжая к городской церкви, он услышал звон похоронного колокола. Он звонил по Доротее. Этот мрачный звук проникал в самое сердце, его невозможно было слушать без содрогания.
Эсмонд вернулся в Морнбери. Он сразу почувствовал ту зловещую тишину, которая окутала этот величественный особняк. Большинство окон было все еще занавешено, несмотря на то что день уже давно начался. Смерть уже преодолела путь из замка и коснулась своей рукой порога его дома, подумал Эсмонд. На его пристанище легла тень горя и печали.
