Фрэнсин Паскаль - Белая ворона
Энни повернулась к Элизабет. В ее глазах стояли слезы.
— Лиз, у меня в целом мире нет ни одного настоящего друга.
Элизабет хотела возразить, но Энни махнула рукой.
— Только не говори мне, пожалуйста, что у любой девочки есть самый близкий человек — мама. Ты не знаешь, какая у меня мама. Она… не такая… Понимаешь, она абсолютно другая.
И тут Энни прорвало, как нефтяной фонтан. Все впечатления ее пятнадцатилетней жизни, которых Элизабет даже вообразить себе не могла, хлынули безудержным потоком.
— Мама родила меня, когда ей было шестнадцать лет. Представляешь, всего шестнадцать, как сейчас тебе. Хорошеньким подарочком я была для нее в такие годы! Отцу было семнадцать. Он женился на ней, но они никогда нормально не жили. Твои родители живут нормально, Лиз?
Неожиданность вопроса заставила Элизабет слегка вздрогнуть. Она все еще переваривала мысль о возможности иметь ребенка в шестнадцать лет.
— Да, конечно. — И она ощутила непонятную вину перед Энни, что у нее самой такие замечательные родители.
Трудно представить, какой была бы ее жизнь без отца или матери. Она так гордилась своим высоким темноволосым обаятельным отцом. Он самый известный адвокат в округе, и, несмотря на это, у него всегда есть время для всех домашних. Разве можно жить без его теплого участия, не говоря уж о потрясающем чувстве юмора?
А мама? Говорила ли ей Элизабет хоть когда-нибудь, как она дорожит всем, что мама для нее делает? Наверное, не говорила. Элис Уэйкфилд очень любит свою работу, но если ее детям что-то нужно, она всегда окажется рядом. И когда люди говорят, что они с Джессикой похожи на маму, Элизабет всегда преисполняется гордостью.
— Когда мне было два года, родители разошлись, — продолжала Энни. — И, видимо, отец не взял на себя никаких обязательств…
Энни на год моложе Элизабет, а рассуждает так, словно на несколько лет старше.
— А дедушка с бабушкой? Они разве не могли вам помочь? — спросила Элизабет.
— Дед с бабушкой? Ты, наверное, воображаешь себе этаких милых старичков, которые постоянно сажают внучку к себе на колени? От моих такого не дождешься. Они считают маму плохой. С чего они станут помогать ей?
— Как это грустно, Энни! Я и понятия не имела обо всем этом.
Элизабет почти раскаивалась, что напросилась на разговор. У нее вовсе не было желания влезать в такие подробности.
— Нет, Лиз, — сказала Энни, тут же поняв выражение ее лица. — Я говорю совсем не для того, чтобы вызвать жалость. Моя мама не такая, как твоя, но она очень хорошая. Знаешь, какая она сильная! Она могла бы избавиться от меня, но не сделала этого! Она дает мне все, что может, я же понимаю.
— Ты когда-нибудь видела своего отца? — спросила Элизабет, почти боясь ответа.
Энни горько усмехнулась.
— Он уже пять лет не был здесь. Раньше-то появлялся время от времени. Наверное, денег просил. Мама хорошо зарабатывала на съемках, а он почти все время был без работы. А однажды заявился — мне уже было лет десять — и устроил драку. Я ужасно боялась, что он покалечит маму, и пыталась ему помешать. Тогда он так взбесился, что сбросил меня с лестницы.
Элизабет сидела в состоянии шока. Она не знала, что сказать. Но Энни не ждала никакого ответа. Ей нужно было только, чтобы ее выслушали.
— Я тоже работала на съемках. Года два назад. Ты знаешь?
Радуясь, что можно оставить тему о родителях, Элизабет кивнула:
— Мне говорили, ты была потрясной фотомоделью. У тебя для этого очень подходящая внешность.
Даже Джессика признавала, что Энни с ее стройной фигурой, каштановыми кудрями и безупречным цветом лица — настоящая красавица.
Энни рассмеялась.
— Не знаю, потрясной я была или нет, Лиз, но мне это иногда даже нравилось. Представляешь, меня наряжали в какую-нибудь невероятную одежду, а потом все начинали суетиться вокруг моего грима и прически. Когда это заканчивалось, я выглядела лет на восемнадцать-девятнадцать вместо тринадцати.
Ее взгляд стал задумчивым и отрешенным.
— Иногда, разглядывая себя в зеркале, я пыталась вспомнить, сколько же мне лет на самом деле. Понимаешь, о чем я говорю? Все относились ко мне как к взрослой. Но стоило мне смыть свой грим и напялить джинсы, как я снова превращалась для них в ребенка.
— Повезло тебе — столько внимания сразу!
Энни пожала плечами.
— Пока щелкали фотоаппаратом, все мной восхищались, но когда работа заканчивалась, то просто переставали замечать. И скоро мне стало ясно, что настоящая я — та, которая под гримом и костюмом — никому не интересна. Поэтому с ними я была так же одинока, как везде. У мамы вообще не оставалось на меня времени, у нее очень плотный график. А подруги у меня никогда не было, и я даже не представляла, как ее найти.
— А я не представляю, как может такой общительный человек, как ты, не найти себе подругу.
— Зато уж мальчишки всегда со мной дружили, — радостно заулыбалась Энни. — Я столько раз по уши влюблялась! Но почти все мальчишки такие глупые, сама знаешь. После того, как перед ними раскроешься, вообще перестают тебя уважать. Вот почему я и затеяла все это, Лиз.
— Что затеяла? — переспросила Элизабет, ошеломленная ее признаниями.
— А все это исправление оценок, команду болельщиц. Это для меня единственная возможность изменить свою жизнь. Ну как ты не понимаешь! Если я буду хорошо учиться и войду в команду болельщиц, в которую все так рвутся, меня сразу станут уважать.
— Я понимаю тебя, Энни. Хорошие оценки и общественное дело — это очень важно для человека. Но команда болельщиц не единственное занятие, которое внушает всем уважение. Есть множество других, ничуть не менее уважаемых. «В которых не замешана моя сестра Джессика», — добавила она про себя.
— Нет, ты не понимаешь, Лиз! Лучше всего быть в команде болельщиц, — горячо воскликнула Энни, изумляясь, как можно ставить хоть одно общественное дело выше команды болельщиц. Но тут же спохватилась, вспомнив, с кем разговаривает.
— Тьфу ты, что я говорю! — Она хлопнула себя ладонью по лбу и, смутившись, не заметила улыбку в глазах Элизабет. — Я совсем не спорю. «Оракул» — очень важное дело. Но надо же быть гением, чтобы писать в газетах.
Вот так сказанула! Элизабет изо всех сил сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Но, не выдержав, фыркнула. И в ответ на озадаченный вид Энни безудержно расхохоталась.
— Ох, Энни, это уж слишком! — давясь от смеха, выговорила она. — Мистеру Коллинзу, наверное, и в голову не приходит, что он работает с кучкой гениев.
Она представила себе, как смеялся бы куратор редакции «Оракул», доведись ему услышать наивное замечание Энни.
— Ты ведь знаешь, знаешь, что я хочу сказать, — умоляющим голосом начала Энни.
