Викки Уэбстер - Скажи мне «да»
— Я повторяю, что люблю тебя и ты стоишь этого!
И вновь она заставила его почувствовать себя мальчиком из андерсеновской сказки, у которого любовь растопила льдинку в сердце. Вспомнил он и другого мальчика, стоявшего на кухне и сжимающего в руке записку от покинувшей его матери. Он не намерен снова пройти через это.
— Лиз, — сказал он твердо, — не придавай вещам большего значения, чем они имеют, нет нужды преувеличивать силу чувств.
— Преувеличивать? Ты полагаешь, что это преувеличение? Что ж, Кейн. Я сделаю так, что забыть меня станет для тебя неосуществимо. — Стараясь не касаться его, Лиз обеими руками обхватила ребенка. — Я намерена быть твоей первой мыслью каждое утро и последней мыслью каждый вечер. Я намерена терзать твое сознание и заполнять все стороны и уголки твоей жизни, пока ты не придешь и не признаешь, что любишь меня.
— Лиз, я никогда никого не любил.
Она не принимала это. Это было для нее неубедительно.
— Я уверена, что любовь спит на дне твоей души. Ты просто боишься любить. Боишься, что это причинит тебе страдание. — Лиз старалась удержаться от рыданий. — Но я никогда не причиню тебе боль, никогда не оставлю записку под пакетом молока, что ухожу. — Она перевела дыхание. — Тебе только нужно поверить в это, и когда поверишь, позови меня!
Самолет коснулся колесами земли. Кейн угрюмо поджал губы, и Лиз поняла, что проиграла сражение. Но, может быть, только сражение, но не войну.
Кейн расстегнул ремень безопасности, встал, помог ей подняться, молча проводил до терминала. Через минуту их уже обнимали Джулия и Ник, Джулия тут же выхватила у Лиз племянницу. Казалось, что вся жизнь сейчас сконцентрировалась вокруг крохотного существа. Это зрелище только утвердило Кейна в мысли, что в этом сценарии для него нет роли, и он начал потихоньку отходить в сторону.
Джулия подняла на него полные слез блестящие темные глаза.
— Господи, я даже не знаю, как благодарить вас, Кейн.
— Она найдет способ, — заверил его Ник. — Джулия никогда не бросает слов на ветер.
— Я всего лишь делал свою работу, — сказал Кейн. Ник положил руку на плечо Кейна:
— Послушайте, у вас найдется несколько минут? — Он подвел его к выходу из терминала. — Я сегодня закрываю ресторан после полудня. Мы хотим в тесном кругу отпраздновать…
Но Кейн замотал головой, не дав ему закончить фразу.
— Никак не смогу. — Он опять ушел в свою раковину, привычно стремясь защититься от внешнего мира. — Я должен срочно заняться отчетом. — В голосе Кейна чувствовалась опустошенность. А печатаю я так, что этого занятия мне хватит на год. — Кейн повернулся к Лиз: — Желаю тебе, Лиз, и Кэти счастья!
— Тебе тоже, Кейн. — Лиз смотрела ему прямо в глаза, не веря, что он действительно может уйти. Но он ушел…
Джулия и Ник обменялись взглядами. Затем Джулия повернулась к своей младшей сестре:
— В чем дело?
Лиз, наконец, выдохнула воздух, который она задерживала в груди, чтобы не разрыдаться.
— Дело в этом тупоголовом упрямце, который боится людей, — сказала она тихо. — Поехали домой? А то я чувствую себя такой усталой…
— Лиз, может быть, мне стоит поговорить с ним? — негромко предложил Ник.
Лиз покачала головой, потом поцеловала его в щеку. Ник обнял Лиз за плечи и, подхватив ее чемодан, направился к выходу. Джулия шла рядом с ним, держа на руках Кэти.
Это было заклятье. Самое настоящее заклятье.
Черт побери, она наложила на него заклятье, и оно оказалось действенным!
Две недели. Он провел без нее две долгие недели: день и ночь… И каждое мгновение она присутствовала в его сознании во всех делах и всех его мыслях.
Кейн всегда сознавал, что его жизнь пуста, но он сам избрал такой путь. Теперь она не просто была пуста, — она была опустошена, и в отдельные минуты он опасался за свой рассудок. Стоило ему закрыть глаза, как Лиз возникала перед ним. Он словно наяву переживал каждое мгновение, что они провели вместе: каждое слово, каждый взгляд, каждый запах, каждый жест, как будто он обречен был воскрешать все это снова и снова, как кассета, которая играет беспрерывно в магнитофоне с автоматическим реверсом. К его изумлению и тревоге, в сознании нередко всплывали те моменты, когда он вглядывался в глазки Кэти и чувствовал ее прямо-таки гипнотическое влияние на его, как он полагал, закаленное сердце. Обе они — и мать, и дочь, — обладали какой-то роковой властью над ним, и это его изнуряло.
— Эй, Мэдиген!
Слова Вальдеса вывели Кейна из какого-то забытья, в котором он находился уже полтора часа, печатая на машинке свой рапорт.
— В чем дело? — буркнул он.
Вальдес стоял со смущенным выражением лица и глядел ему через плечо.
— Все в порядке? Или рапорт написан кодом? Кейн посмотрел на страницу и понял, о чем говорил Вальдес. В тексте рапорта были сплошные опечатки, предложения сливались, повторялись или, наоборот, были пропущены целые абзацы. Короче говоря, понять напечатанное было невозможно. Кейн выдернул из машинки испорченную страницу и скомкал ее. Его способность концентрировать внимание, кажется, упала до ноля.
Вальдес с молчаливой обеспокоенностью рассматривал некоторое время своего начальника. За последние две недели Кейн стал совершенно невыносимым для окружающих.
— Хотите совет?
Кейн взял другой лист бумаги и вставил его в машинку. Заело. Выругавшись, он отпустил валик и вставил страницу снова.
— Нет.
— Ладно, в любом случае вам придется что-то решать. На вашем месте я бы пошел и поговорил с ней.
— Но ты не на моем месте, — огрызнулся Кейн, и тут до него дошло, что он проговорился. — Поговорил бы с кем?
— С той женщиной, мысль о которой не дает вам покоя. С той леди, которую вы брали с собой в Феникс и Вегас. Элизабет… — Он щелкнул пальцами, пытаясь вспомнить ее фамилию. — Элизабет Синклер.
— Отвяжись, — буркнул Кейн. Бумагу в машинке снова заело.
Вальдес осторожно вынул смятый лист и точным движением закатал новый. Потом ухмыльнулся.
— Вы никогда не производили впечатления стеснительного мужчины, но жить с вашим характером чертовски трудно.
— А я говорю, что со мной все в порядке, — сердито настаивал Кейн. — И я сам выкарабкаюсь, понятно?
Вальдес философически пожал плечами.
— М-да, вы, возможно, и выкарабкаетесь, но я не уверен, что мы уцелеем. Или оборудование, — он кивнул на пишущую машинку. — Она слишком стара, чтобы выносить такое обращение.
— Я уже сказал тебе: оставь меня в покое! — рявкнул Кейн. Он вскочил и почти выбежал из дверей полицейского участка. Перейдя дорогу, он оказался в рощице и сел на траву. День стоял не по сезону теплый и душный.
