Викки Уэбстер - Скажи мне «да»
— Хочешь подержать ее? — спросила Лиз; до нее дошло, что он еще ни разу не держал ребенка.
— Нет, — запротестовал он, боясь усилить сердечную боль.
— Не бойся, она не брыкается, — улыбнулась Лиз, неправильно истолковав его отказ. Кейн уступил. Кэти, показалось ему, была почти невесома. Он взглянул на ребенка у себя на руках и испытал нежное, родственное, почти отцовское чувство к девочке. Как может столь крохотное существо обладать такой властью над взрослым, отнюдь не сентиментальным мужчиной?
— Возьми, — Кейн вернул ребенка матери, — из меня не получится хорошей няньки.
Руки Лиз устали, но это была приятная усталость, и она с радостью приняла ребенка обратно.
— Спасибо тебе, Кейн, — с глубокой благодарностью сказала она. — Если бы не ты, мне никогда больше не увидать Кэти!
Но Мэдиген не хотел от нее никаких проявлений теплых чувств, это только усилило бы его привязанность.
— За что меня благодарить? Я всего лишь делаю свою работу!..
Но Лиз уже раскусила его и не верила больше в его сухость и суровость. Кейн остановил свой взгляд на Кэти и вспомнил выражение лица Лиз, когда она увидела своего ребенка на руках Бромлея. Это потрясло его.
— Мне было интересно увидеть, что миф о материнстве на самом деле имеет некоторое основание.
Она не поняла, что он имеет в виду:
— Миф? Какой миф?
— Миф о том, что материнская любовь не имеет пределов.
Устроив поудобнее Кэти на коленях, Лиз внимательно разглядывала лицо Кейна, пытаясь прочесть по его выражению то, чего он сам не досказал.
— Почему ты думаешь, что это миф?
Кейн уже жалел о необдуманно произнесенных словах, но было поздно.
— По собственному опыту…
Лиз в значительной степени воссоздала в своем мозгу истинный образ Кейна, доброго и порядочного человека, спрятанного под маской безразличия. Но каких-то важных деталей в нем не хватало.
— Кейн, — ее голос звучал умоляюще, — пожалуйста, расскажи мне все о себе!
Он уже готов был снова спрятаться в свою раковину, но вдруг передумал. Ну какое, в самом деле, это имеет значение? После того как они приземлятся, их общению наступит конец. Может быть, его рассказ пойдет ему на благо и темное прошлое уйдет из его души? Вдруг гнойник в его сердце прорвется и боль пройдет? Находясь возле Лиз, видя ее любовь, ее нежность, он вновь и вновь вспоминал свое детство и понимал, что оно-то и было причиной ущербности и опустошенности его жизни. Опустошенности, которая всегда предпочтительнее боли…
— Ну что ж, если тебя это интересует, могу рассказать кое-что о себе. Я родился в маленьком шахтерском городке в Западной Вирджинии. Моя мать ушла от нас, когда мне было восемь лет. Она просто оставила записку на кухонном столе, придавив ее пакетом с молоком. К тому времени, когда я вернулся домой из школы, молоко скисло. В записке говорилось, что она больше не может жить в этой ловушке. — Он откашлялся, но голос его оставался таким же монотонным и бесстрастным. — Мой отец работал на шахте и много пил. Много раз я просыпался по утрам и находил отца валяющимся на полу… Этого мать не выдержала, терпение ее лопнуло.
Но Лиз не могла принять это за оправдание:
— И она навсегда оставила вас?
Кейн услышал осуждение в ее голосе и был благодарен за это.
— Я, вероятно, тоже был частью ловушки. — Даже сейчас это ранило Кейна. — Я пытался успокаивать сам себя по ночам, напевал песенки, которые пела она, когда хлопотала по дому. Лежа долгие ночи без сна, я думал о матери, но однажды понял, что она не вернется никогда. Мне потребовался год, чтобы осознать это. Длинный, мучительный год. Это очень большой срок для восьмилетнего мальчика.
— А твой отец? — голос Лиз был чуть громче шепота. Были времена, когда он размышлял, а заметил ли его отец вообще ее отсутствие?
— Продолжал пить и словно не заметил исчезновения матери. — Кейн покачал головой. — Пьяный или трезвый, он всегда мог работать. И работал.
Лиз положила ладонь на его руку. Он чувствовал, как напряглись ее пальцы, когда он рассказывал.
— Он бил тебя?
Кейн попытался улыбнуться:
— Только если ему удавалось поймать меня.
— Ах, Кейн! — В возгласе Лиз был целый мир сочувствия. Неудивительно, что ее спутник не верил в любовь. Неудивительно, что он не мог раскрыться и многое принять. Ей хотелось обнять его, целовать его, сде&ать так, чтобы прошлое исчезло, словно никогда и не существовало.
— Я так сочувствую… — Лиз увидела, как он сразу отпрянул назад, как его глаза стали пустыми, как ужесточилось выражение его лица. — О Господи, снова…
— Я рассказал тебе это не для того, чтобы ты сочувствовала. Просто ответил на твой вопрос. Вот почему наши отношения должны закончиться. — Он увидел закрадывающийся страх в ее глазах, но заставил себя преодолеть жалость. — Когда самолет приземлится, — продолжал он ничего не выражающим голосом, — твоя семья будет ждать тебя.
— Ну да! — непонимающе сказала Лиз. — Но это вовсе не значит, что…
Что они не могут быть вместе. Это она собиралась сказать?
Кейн повернулся к ней так, чтобы видеть ее глаза:
— Неужели ты не понимаешь, что из этого не может выйти ничего хорошего? Ты не имеешь ни малейшего представления о том, что я за человек! Я не из тех, кто может одарить тебя теплом, любовью, в которых так нуждаются женщины. Мне нечего дать тебе!
Лиз и не думала сдаваться:
— Я знаю это лучше, чем ты.
Кейн нахмурился. Она была неисправима.
— Женская логика.
Лиз не собиралась позволить ему оттолкнуть ее от себя, что бы он сам ни говорил.
— Но она срабатывает, Кейн! Я знаю, что ты добрый, заботливый, умеешь чувствовать чужую боль…
— Нет, я всегда был одиночкой, всегда был сам по себе. Вы все слишком в своей семье, и я никогда не стану ее частью. Через несколько минут я расстанусь с тобой навсегда, чтобы у тебя не было потом причин жалеть. — Кейн заставлял себя быть жестоким, и трудно было сказать, кому из них было больнее в тот момент.
— Но я не могу без тебя! Я хочу навсегда быть с тобой! — Элизабет осознала, что говорит на повышенных тонах, когда Кэти забеспокоилась. Она понизила голос. — С тобой. И ты можешь быть членом семьи. Каждый, о ком заботишься, кого любишь, является частью семьи. И это им дает любовь, Кейн, — с жаром произнесла она. — Любовь!
Ну почему она все так усложняет?!
— Ты сама не ведаешь, что говоришь.
Лиз чувствовала, что на глаза у нее наворачиваются слезы. Она теряла Кейта из-за его консерватизма, из-за каких-то рыцарских убеждений, что он недостаточно хорош для нее.
