Джуди Гилл - Испытание чувств
— Я подумал тогда, что переезд пойдет Энди на пользу, ведь я смогу больше времени проводить с ней. Конечно, последняя неделя выдалась не особенно свободной, но в общем-то времени у меня стало побольше. Энди ведь растет без матери, поэтому отец должен быть для нее всем. Какой бы ценой это ни достигалось, — добавил он с грустной улыбкой. — Порой мне кажется, что я барахтаюсь на месте, и если и делаю что-нибудь правильно, то происходит это скорее случайно, чем намеренно, и что ошибаюсь я больше, чем мне на роду написано.
— Вот в чем ты точно не ошибся, так это в том, что эти двое нужны друг другу. Я рада, что ты заставил меня это признать. И я довольна, что Джолин тоже поняла это.
Он улыбнулся:
— Я тоже этому рад.
Несколько миль они проехали молча, затем Джон спросил вдруг:
— Джолин много времени проводит со своим отцом?
Мэгги покачала головой:
— Они вообще не видятся. Когда мы разошлись, он ясно дал понять, что не хочет с ней общаться. Он выплачивает алименты, но большую часть из них я откладываю ей на будущее.
— А как она сама относится к тому, что они не видятся?
Мэгги нахмурилась.
— Она его почти не знала. Ей был год, когда я осталась с ней на руках и мы вернулись в Мейплс. Не думаю, чтобы ей недоставало лично его, хотя она завидует детям, у которых есть отцы. И тем не менее мы всегда отлично жили с ней вдвоем.
— Да, — Джон судорожно сглотнул, — вижу.
Остаток пути они проехали молча, и когда Мэгги доставила Джона и Энди домой, они обменялись всего парой слов. Наклонившись к окну машины, он коснулся рукой ее щеки и нежно произнес:
— Эй, Мэгги? — Когда она подняла голову, он докончил: — Огромное спасибо. Спокойной ночи. До встречи!
Осторожно опустив спящую дочь на кровать, Джон, стараясь не разбудить ее, снял с нее джинсы. Свитер он трогать не стал, чтобы не тревожить ее лишний раз. Накрыв Энди одеялом, он подобрал ее джинсы, собираясь отнести их в бак с грязной одеждой. Автоматически проверяя карманы, он наткнулся на что-то холодное и металлическое и вспомнил, что, собственно, было причиной сегодняшнего появления Мэгги.
Еще не достав кольца из кармана, он уже знал, что это оно. Пробивавшийся из коридора свет коснулся камня, и голубое сияние озарило руки Джона. Он судорожно сжал кулак, затем осторожно положил кольцо обратно в карман. Разгладив джинсы Энди, он положил брюки на край кровати, чтобы утром она их сразу увидела. Он вспомнил слова Мэгги: «…на счастье, а может, чтобы чувствовать себя увереннее». Он нагнулся и убрал прядь волос с лица Энди. Бедная девочка, ей, наверное, в первый школьный день казалось, что он бросил ее в чужом месте, среди чужих людей. Ей недоставало уверенности, не хватало матери, и она взяла кольцо Лауры в качестве талисмана.
Он осторожно поцеловал ее и вышел из комнаты. Этот большой пустой дом давил на него, и Джон вышел на заднее крыльцо. Он сел на ступеньки, и тишина ночи поразила его слух, а нос защекотал аромат цветов и запах зреющих слив с дерева в углу сада.
«Дерева Мэгги», — подумал он, вспомнив, что кто-то из пациентов рассказывал ему об этом. Мэгги… Она — самая бойкая, самая сексуальная, самая несносная и одновременно самая волнующая женщина, которую он когда-либо встречал, и она совершенно не шла у него из головы. «Мне не хотелось ни с кем ее делить, — она сказала это сегодня вечером, — даже с ее собственной сестрой». Была ли Мэгги рада, что ее бывший муж не захотел видеться с Джолин? Понравится ли ей, если ее дочь направит часть своей любви и привязанности на кого-нибудь еще? «Она с самого начала так тянулась к тебе. Я ревновала ее».
Он вернулся в дом, лег в кровать и уснул было, но почти сразу же проснулся от страшного сна: Мэгги скользила вниз по длинному крутому склону прямо в бушующий океан, который пенился вокруг острых скал. Как ни пытался он ее догнать, она продолжала скользить все дальше вниз, и Джон знал, что теряет ее…
Он лежал на кровати весь в холодном поту, сердце его бешено стучало, во рту был какой-то неприятный привкус. Ужас не покидал его, и он резким движением вскочил с постели, натянул майку и шорты на свое пышущее жаром тело, понимая, что все равно не заснет теперь до утра, так уж лучше не лежать тут, когда всякие мысли лезут в голову.
Джон надел носки и свои самые прочные кроссовки, вышел из дома и побежал трусцой по обочине дороги, твердо решив убежать от мучивших его мыслей.
Потом сменил темп, свернув на холмистую дорогу, и чем дальше он бежал, тем яснее становилось ему, что было конечной точкой его пути. Возможно, он уже двигался к этой цели с того момента, как вернулся в Мейплс. Может быть, как он когда-то в шутку сказал дочери, действительно был вроде лосося, безрассудно плывущего против течения?
Рассвет уже окрасил горизонт, когда Джон наконец сошел с обочины дороги и остановился. Широко расставив ноги, он стоял, упершись руками в колени, и пот стекал у него по лицу. Он дышал глубоко и медленно до тех пор, пока его пульс не пришел в норму. Затем Джон присел на выступавший из земли кусок скалы и, разминая руки и плечи, огляделся. И в этот момент ему открылась та маленькая часть долины Аннаполис, которую он и не думал уже увидеть снова.
Отсюда она была видна как на ладони.
Дом все еще стоял, и был он гораздо более ветхим, чем Джону помнилось, но ведь с тех пор прошло уже двадцать лет. Заднее крыльцо заметно осело, почти все окна были разбиты. От печной трубы отвалилось несколько кирпичей, и они лежали на крыше, отчего сама труба походила на голову мертвеца с гнилыми зубами.
Все так и должно было быть.
Среди заросшего сорной травой сада Джон искал глазами деревянный крест, который он сам установил там в один печальный день, но не смог его найти. Должно быть, он давно уже сгнил и обвалился, как гнило и обваливалось все здесь, включая дом. В той части, которая была видна Джону, изгородь обрушилась в нескольких местах, а ведь еще большой ее участок был скрыт в лесу, где проходила граница Киджимкуджикского национального парка.
Дорожка для сторожевой собаки, окружавшая дом как крепостной ров, была пуста. Конечно же, она была пуста.
И все-таки он вздрогнул и коснулся кончиками пальцев шрамов на бедре, где все еще были заметны следы того шва, который ему наложили, когда он был девятилетним мальчиком.
Док Монро тогда зашил его, исколол антибиотиками и еще дал с собой полную банку таблеток. Похоже, он тогда без слов понял, что не стоит звонить матери Джона или привлекать к ответственности его отчима за содержание опасных животных. И еще он почувствовал, как боялся Джон, что, несмотря на обещания учителя хранить все в тайне, Джек Портер все-таки как-нибудь узнает о том, что тот отвел Джона к врачу.
