Шерил Вудс - Побежденное одиночество
Внезапно, совершенно не ко времени, он засмеялся, и напряжение в комнате лопнуло, как порванная струна. Затем он начал хохотать, и Натали с Эшли посмотрели на него с некоторым испугом. Он схватил Эшли и поцеловал ее долгим настойчивым поцелуем, который лишил ее дыхания и казался совершенно неподходящим в этот момент полной неопределенности.
– С тобой все нормально? – нерешительно спросила Эшли, все еще не придя в себя от своего неожиданного вторжения в то, что должно было быть чисто семейным делом...
– Со мной все нормально! Просто прекрасно! В самом деле, мне никогда не было так хорошо!
– Я не понимаю.
– И я тоже, – сказала Натали, ее глаза, полные недоумения, метались между ними. – И, по правде сказать, мне немного надоело все это. Пожалуйста, Коул обдумай все. Будь разумным.
– Нет. Нет, – ответил Коул, смотря на Эшли так, что его взгляд заставлял ее колени дрожать. – Мне не нужно ничего обдумывать. Как бы мне ни хотелось это признать, но Эшли права. Ты – мать Кельвина, и он имеет право узнать тебя. Просто давай не спешить. Не обещай ему ничего из того, что ты не сможешь исполнить. Я не хочу, чтобы он начал надеяться только для того, чтобы потом разочароваться. Хорошо?
– Как скажешь.
– Я говорю серьезно. Если ты причинишь ему боль, ты никогда не расплатишься.
Она кивнула.
– Я поняла. Ты устанавливаешь правила, а я следую им, – она заколебалась. – Можно мне заехать за ним в субботу и провести с ним вторую половину дня?
Коул глубоко вздохнул, пристально посмотрел на Эшли и наконец сказал:
– Суббота подойдет.
Натали собрала свои вещи и встала.
– Спасибо, Коул. Это очень много значит для меня.
Она улыбнулась Эшли недовольной улыбкой:
– Я так понимаю, что должна благодарить и тебя тоже.
– Просто не подведи Кельвина, – ответила Эшли.
– Я не подведу.
Когда она ушла, Эшли вопросительно посмотрела на Коула.
– Ты можешь объяснить мне, что за истерика приключилась с тобой минуту назад? Сначала ты не хотел подпустить Натали и на милю к Кельвину, а через мгновение ты катаешься от смеха и соглашаешься с ней.
– Все дело в тебе, – сказал он. – Ты произнесла целую речь.
– Все считают, что я говорю очень четко, когда завожусь, но я понятия не имела, что могу быть такой убедительной. Обычно меня обвиняют в излишней громкости.
– Все совсем не так, – сказал Коул, искоса глядя на нее. – И не имеет никакого отношения к громкости твоей речи.
– Коул, я знаю, это был очень тяжелый полдень и все такое, но в твоих словах я не вижу никакого смысла.
– А ты сама прислушивалась к тому, что говорила?
– Конечно. Я сказала все, что намеревалась. И если ты будешь продолжать бродить вокруг да около, я начну сомневаться, все ли у тебя в порядке с головой.
– Эшли, разве ты не понимаешь? Ты говорила как разъяренная мать, стремящаяся защитить своего ребенка.
Эшли непонимающе уставилась на него. – Я... что?
– Ты говорила так, как говорила бы мать, если бы ее ребенку угрожала опасность. Это было замечательно! Ты нисколько не волновалась о себе, обо мне или Натали. Единственный человек, который занимал твои мысли, был Кельвин, и ты хотела быть полностью уверенной, что никто из нас не повредит ему. Ты любишь этого малыша.
– Ну, конечно, я люблю его.
– Не говори об этом так, как будто я должен был знать это давным-давно. Вспоминая, как ты вела себя с самого момента нашей встречи, я не был уверен, что ты когда-нибудь позволишь себе относиться к этому ребенку неравнодушно. Я уже давно уверен, что ты любишь меня, но я не был уверен, сможешь ли ты полностью признать свои чувства к Кельвину.
– Люблю ли я Кельвина – никогда не было спорным вопросом, – призналась наконец Эшли. – Я просто боялась причинить ему боль.
– Сейчас ты больше не боишься? Она отвела взгляд в сторону, стараясь собраться с мыслями.
– Нет, – сказала она наконец. – Думаю, я все-таки примирилась со своим прошлым.
– Как?!
– Я навестила «хулиганов Гаррисона».
– Ты сделала это? Когда?
– Когда мы только еще вернулись из Парижа. Я осознала, что никогда не смогу принять наши отношения и связать себя обязательствами с тобой, пока не узнаю, почему конкретно у меня не получилось с ними.
– И что же ты выяснила?
Она пожала плечами, и лицо ее опечалилось.
– Ничего особенного не изменилось. Они, конечно, стали взрослее, но остались такими же эгоистичными. Гаррисон продолжает чудовищно портить их. Я слышала, что он женился еще раз. Но дети сказали, что она тоже покинула его. И это нисколечко не заботит их.
– Ужасные дети, – пробормотал Коул с сарказмом.
– Так оно и есть. Они никогда ничуть не задумывались о счастье своего отца. Хуже того, Гаррисон спускал им все это с рук. Я никогда раньше не понимала, насколько он слаб. Он делал такие успехи в киноиндустрии, оказывал такое влияние на меня, что я была уверена, что он так же может управлять своими детьми. Наверное, он и мог бы, если бы захотел. Вместо этого, думаю, он спускал им все с рук именно по той причине, что мог не затруднять себя проблемами их роста и развития. Если несколько женщин появятся и пропадут – какого черта! Всегда найдется еще по крайней мере одна, с готовностью ждущая мужчину с его деньгами и престижем.
– Все это звучит так, как будто ты решила для себя нечто большее, чем просто отношения с теми детьми.
– Ты прав. Наконец-то я оставила весь тот брак позади. Я поняла, что могла бы ходить колесом перед всеми ними – и это не имело бы значения. Я поверила в то, что у меня есть, что предложить тебе и Кельвину и что я не причиню ему боль преднамеренно.
– Любая мать, которая любит своего ребенка, не может обидеть его. Помнишь, что ты сказала мне однажды, – любовь важнее шоколадных печений?
Она посмотрела на него так, словно у него с головой опять было не в порядке.
– Да, хотя я и не уверена, что вижу тут связь.
– У нас – Кельвина, тебя и меня – есть вся любовь, которая нам нужна. Шоколадные печенья – или ошибки – не имеет значения. Мы трое прекрасно уживемся.
– Мы трое?
– Да, если ты выйдешь за меня замуж. Кельвин приковылял в комнату раньше, чем Эшли смогла ответить. Покрытый с головы до ног мукой и шоколадом, он направился прямо к ней, взобрался к ней на колени, протягивая шоколадное печенье, все еще теплое, из печки. Она попробовала заставить отдать его Коулу, но Кельвин заупрямился.
– Для тебя, Эшли. Я сам сделал. Пугающий образ кухни промелькнул в ее мозгу, потом уступил место удивлению его даром выбирать самые невероятные моменты.
– Твой сын делает все в совершенно неподходящее время.
– Наш сын, – поправил Коул, перегибаясь через него, чтобы поцеловать Эшли.
