Энн Вулф - Я буду рядом
— А там не будет драконов?
— Если даже и будут, я не дам тебя в обиду. Обещаю…
Ее сердце до краев наполнилось теплом, звучавшим в его словах. О чем он хочет поговорить с ней? Гермия догадывалась, и эта догадка приятно щекотала ее душу. Ее мучил только один вопрос: когда же она поговорит с Пойтом? У него был такой жалкий вид, что Гермия боялась добить его своими словами. Голубые глаза округлились и смотрели с какой-то нечеловеческой тоской. Уголки губ опустились вниз. Ни дать ни взять — нашкодивший котенок, который, провинившись, стоит перед хозяйкой.
Гермия закусила губу. Как же, как же ему сказать? Наконец она решилась.
— Я хочу поговорить с Пойтом. — Она выразительно посмотрела на Конни и Джамбату. — Не могли бы вы оставить нас одних?
— Конечно, ваше величество, — шутливо поклонился Констанс и подмигнул Джамбате. — Пойдем.
Они остались одни. Гермия не знала-, как поднять глаза и посмотреть на. Пойта. То, что она собирается сказать ему, добьет его окончательно. Да и как можно признаться человеку, который любит тебя, в том, что ты уходишь к другому? Гермия слышала об этом от подруг, читала об этом в романах. Но она никогда не оказывалась в такой ситуации сама…
Она заставила себя поднять глаза и посмотреть на Пойта. В его голубых глазах застыли боль и страх. Гермия почувствовала, как язык прилип к гортани. Она не сможет, не сможет этого сделать… Но она должна покончить с этой ложью, с этой неразберихой… Так будет лучше для всех троих.
— Поит, — хрипло начала она. — Я хочу сказать тебе…
— Погоди, — перебил ее Поит. — Это я хочу сказать. Я хочу попросить у тебя прощения за ту ложь или… как это назвать… молчание, из-за которого мы все были на волосок от гибели. Я скрывал свой порок… Скрывал потому, что каждый раз клялся себе: следующего раза не будет. А он наступал. Игра караулила меня на каждом шагу. Игра звала, манила меня: «Давай, Поит, садись за стол, сыграй разок. Ты всегда можешь остановиться…» А я не мог, и она прекрасно об этом знала. Я был слаб перед ней. Это была какая-то одержимость. Мне казалось, что я люблю играть больше всего на свете, что это главная моя страсть. Даже большая, чем… — он замялся — чем… любовь к тебе… Боже, как я ошибался! Теперь я не могу даже помыслить о том, что сяду за этот чертов стол с его зеленым сукном, будь оно проклято! Но уже поздно. Слишком поздно…
— Никогда не поздно начать все сначала, — горячо возразила Гермия. — Когда ты в двух шагах от смерти, то понимаешь, что именно было важным в твоей жизни. Ты ведь понял, что это — не игра…
— Да. Я понял, что это ты, Гермия… — Он посмотрел на нее так, как будто видел в последний раз. — Ты…
— Но я… Я хотела объяснить…
— Я все знаю. Не нужно объяснять.
— Знаешь? — удивилась Гермия. — Но что ты знаешь?
— Все. Неужели, — усмехнулся он, — ты считаешь меня настолько наивным? Думаешь, я не замечаю этих взглядов, которыми ты обмениваешься с Констансом, этих слов с подтекстом? Я сразу же все понял, Гермия. Сразу же, как только увидел ваши лица при встрече… И мне стало ясно, почему я никогда не получал от тебя того тепла, о котором мечтал все это время… Ты любила его, и будешь любить всю жизнь. А я не хочу играть роль «третьего лишнего». Впрочем, ты и сама этого не хочешь. Иначе едва ли затеяла бы этот разговор…
Она всегда знала, что Поит отлично чувствует ее настроение. Но никогда не предполагала, что он может настолько глубоко заглянуть в ее душу. Очередной сюрприз от Пойта… Кажется, то, в чем она обвиняла Констанса, и ее беда тоже. Она не замечает людей. Никого, кроме себя. Упиваясь собственными страданиями, она ни разу не задумалась о том, что Поит может обо всем догадаться. О том, что Пойту может быть больно. О том, что каждый день она обдает его холодом, и он чувствует это…
— Прости меня, Поит, — пробормотала она, ошарашенная собственным открытием. — Я — жуткая эгоистка… Если бы мне только пришло в голову, что ты догадываешься…
— Это ничего бы не изменило. К сожалению, приказать можно только рассудку, но чувствам — никогда… Я знаю, что ты будешь с ним. Но не забывай и обо мне. Я люблю тебя и хочу тебе добра. Ты спасла мне жизнь…
— Забудь об этом. Главное, чтобы ты снова не влип во что-нибудь подобное. Обещаешь, что завяжешь с этим?
— Обещаю…
* * *Сумерки на побережье — красивое зрелище. Солнце почти утонуло в темной воде; свет, льющийся с неба, покрывает розовой краской все вокруг: и песок, и камни, и деревья, и лица сидящих друг напротив друга людей.
Гермия сидела напротив Констанса, но смотрела не на него, а куда-то вдаль. Туда, где предположительно заканчивался океан, и открывалась новая земля.
Сегодня вечером она чувствовала себя особенно. Такой чистой, словно из нее извлекли душу и выкупали ее в хрустальной родниковой воде. Очищение через страдание — катарсис. Так, кажется, писал Аристотель… Гермия делала глупости, страдала и даже чуть не умерла. Но теперь, когда весь этот страшный сон был позади — она простила сама, и простили ее, — мир показался ей совершенно другим. Чистым, светлым и прекрасным в этом розовом свечении сумерек.
Констанс любовался ее светлым лицом. На нем не было ни тревоги, ни страха, ни грусти. Зеленые глаза смотрели вдаль и были необычайно прозрачны, как два драгоценных камня. Ему безумно хотелось прильнуть к этому лицу и целовать эти глаза. Но он знал, что вначале нужно поговорить. Где-то в глубине души трепетали крылья страха: а вдруг он ошибся, вдруг принял желаемое за действительное… Правда, судя по мрачному лицу Пойта, все было именно так, как он предполагал. Поэтому нужно набраться смелости и начать. Начать разговор, который определит всю его дальнейшую жизнь…
— Гермия, — тихо позвал он. — Ты меня слышишь?
Она кивнула и повернула к нему розовое от закатных лучей лицо.
— Да.
— Я хотел поговорить с тобой.
— Я знаю, — улыбнулась она. — Иначе для чего бы ты привел меня сюда?
— Наверное, я выгляжу полным идиотом…
— Ну… не совсем…
— Да, ты умеешь подбодрить, — улыбнулся Констанс. — Я хотел поговорить о нас с тобой. Тебя не пугает слово «нас»?
— Нисколько. А почему оно должно меня пугать?
— Это обнадеживает, — проигнорировал ее вопрос Констанс. — Так вот, Гермия…
— Пожалуйста, избавь меня от этого торжественного тона. Ты ведь не на собрании…
— Ты не даешь мне начать, — обиделся Констанс.
— Обойдись без вступлений и переходи к самой сути.
— Уговорила. — Он явно пытался перебороть смущение. А может быть, она права, и ему стоит, миновав предисловие, сразу перейти к главному? Но самые важные слова, которые он хотел ей сказать, примерзли к языку. Тогда Констанс придумал другой выход. — Ты не будешь против, если я закурю? — поинтересовался он у Гермии. — Я очень волнуюсь… — Она покачала головой. — Отлично. — Констанс вытащил из кармана заношенных джинсов серебряный портсигар.
