Кейт Проктор - Удивительное прозрение
Она бессильно упала ему на грудь. Поток горьких проклятий, прорвав последнюю преграду, выплеснулся вместе с рыданиями наружу.
Хайме поднял ее и понес в гостиную, но и это не остановило ее скорбных сетований.
Бет опомнилась только тогда, когда Хайме, усадив ее на диван, обхватил ее обеими руками и стал тихонько покачивать, как ребенка. С глухим возгласом протеста она отпрянула от него, осознав всю унизительность собственных слов, перемежающихся рыданиями.
— Ну все, хватит! — пробормотала она, уставившись заплаканными глазами на свои руки. А в голове все роились упреки, опровергая ее намерение. — По сравнению с тобой я могу считать себя счастливой. — Она судорожно вздохнула. — Когда я потеряла тебя, мне казалось, что моя жизнь кончена… Но потом я узнала, что у меня будет ребенок. Сначала я жила только ради него, а потом он просто стал моей жизнью. Материальные блага и известность, которой я добилась, для меня не значат ничего. Они не более чем средство обеспечения нормальной жизни для Джейси.
— Бет, я люблю тебя!
— Ну вот, сначала ты сделал предложение, а теперь еще и признание в любви! — в ужасе воскликнула она. — Это вот меня и пугает… Ты ни перед чем не остановишься, чтобы не потерять Джейси!
— Но как, скажи, заставить тебя выслушать меня? — взорвался Хайме. — При чем здесь Джейси? Я говорю, что люблю тебя, Бет. Ты — единственная женщина, которую я любил! — Он вскочил и подошел к камину. — Шесть последних лет я прожил в кошмаре, пока снова тебя не встретил… И теперь любовь к тебе поглотила меня целиком. — Он обернулся. Лицо его было искажено болью. — В этом безумии осталось неизменным только одно — я никогда не любил никого, кроме тебя.
— В безумии? — ошеломленно спросила Бет. Голова у нее шла кругом. Она пыталась понять смысл его слов. — А как же твоя невеста? — возразила она, выхватив из хаоса мыслей одну, наиболее вразумительную. — Ты же любил ее. А меня никогда не любил!
— Мариану? — Он вздохнул. — А, да… Мариану я любил… Но не так, как мужчина любит женщину. Она была нашей соседкой в Барселоне, и я любил ее как сестру.
— Но женщинам, которых любят как сестер, мужчины не делают предложений, — безжизненным тоном заметила Бет.
— Да, не делают, — медленно пробормотал Хайме, проведя рукой по волосам. — Когда мы были детьми, мы подшучивали над нашими матерями, которые надеялись, что мы когда-нибудь поженимся. Я понятия не имею, когда сестринские чувства Марианы изменились. Но когда я это понял… — Хайме замолк, устремив страдальческий взгляд на Бет. — Я узнал об истинной причине ее слабого здоровья, которым Мариана отличалась с детства, только когда приехал на несколько дней в Барселону, так неохотно расставшись с тобой. Если бы я мысленно вернулся в прошлое, то, опираясь на свои медицинские познания, я бы понял, чем она больна, задолго до того трагического дня, когда узнал, что ей осталось жить несколько недель… Но я этого не сделал. И когда отец сообщил мне эту новость, я был просто в шоке.
Бет, потрясенная болью, звучавшей в его словах, словно приросла к месту, не в состоянии ни сказать что-либо, ни поднять рук, чтобы его утешить.
— Мне казалось чудовищной несправедливостью, что жизнь подарила мне такое счастье в твоем лице, а бедной Мариане предстояло расстаться с самой жизнью.
Бет, не отдавая себе отчета в том, что делает, встала и подошла к Хайме. Молча взяла его за руку и повела обратно к дивану, усадив рядом с собой.
— Мариане так и не сказали, что она обречена… Некоторым людям лучше не сообщать о таких вещах. А она была такой удивительно юной в свои двадцать четыре года…
— Ты считаешь, ей надо было сказать? — спросила потрясенная Бет, обретя наконец дар речи.
— Мне кажется, она сама узнала… только вот когда, сказать затрудняюсь. В одном я убежден — она не смогла бы общаться с людьми, уверенными, что она знает… Особенно со мной. Вот такой она была. — Хайме положил голову на спинку дивана и закрыл глаза. — Через два дня после моего приезда в Барселону родители Марианы пригласили нас с отцом на обед. Я не виделся с ней с того дня, как узнал эту роковую новость, не оправился еще от шока и вести себя естественно не мог. Наверное, я был с ней нежнее обычного. После обеда мы вышли пройтись по саду, вдвоем, и она спросила, нашел ли я уже себе хорошую женщину… Это было у нас своего рода шуткой… — Хайме тяжело вздохнул и умолк. — Разве мог я рассказать ей о нас? — хрипло воскликнул он. — Я чувствовал себя чуть ли не виноватым, что нам отпущено судьбой так много. Ну, я и сказал, что никому не нужен. А она говорит: «Кроме меня». Я по сей день не могу вспомнить, о чем мы после этого с ней говорили. Но когда вернулись в дом, Мариана объявила родителям и моему отцу, что мы помолвлены… Все были, конечно, ошеломлены, а я больше всех…
И тут вдруг позвонил мой дядя Филипе. Отец Марианы и он были давними друзьями. Тебе, наверное, трудно представить, как такое может быть, но мы все делали вид, что радуемся такому событию, хотя нам, за исключением, возможно, Марианы, было совсем не до веселья. И тут, как я уже сказал, позвонил Филипе. О болезни Марианы он ничего не знал. И ее отцу, поскольку Мариана была там и могла все слышать, ничего не оставалось, как сообщить ему так называемую радостную весть. — Хайме умоляюще взглянул на Бет. — Бет, клянусь тебе, если бы я знал, что он звонит из отеля, я бы нашел способ немедленно ему перезвонить и объяснить, как по сути обстоят дела.
— Но ты вернулся в ту же ночь, — заметила Бет безжизненным тоном.
— Еще бы! Ты мне сообщила, что происходит в отеле, и бросила трубку… Я был в отчаянии. Чувствовал, что попал в ловушку, был в полном замешательстве и безумно нуждался в тебе. У меня была сумасбродная надежда, что ты поймешь… согласишься подождать, пока закончится этот трагический фарс.
По лицу Бет текли слезы. Она вытерла их тыльной стороной руки. Она бы, конечно, поняла и, конечно, ждала бы его хоть до скончания века.
— Бет, прошу тебя, не плачь, — тихо сказал Хайме, обнимая ее. — Я должен был тебе это рассказать, чтобы ты знала, что произошло и что мои чувства к тебе никогда не остывали. Поверь мне, умоляю, — прошептал он, нежно ее покачивая, когда она разразилась сдавленными рыданиями. — Я люблю тебя. — Он повторил то же по-английски, потом снова по-испански. — Ты слышишь? — хрипло спросил он, быстрыми нежными поцелуями покрывая ее лицо. — Ну скажи, что веришь, что я люблю тебя, и только тебя, — шепнул он у самого ее рта. — Скажи хоть одно это.
— Хайме, о, Хайме! — в отчаянии воскликнула она. — Если бы я только знала, я ждала бы тебя хоть целую вечность! Я возненавидела тебя за то, что ты не поверил мне. Но ведь и я не поверила тебе. Я вела себя так глупо, мстительно… Как ты мог любить такую эгоистичную и…
