Ванесса Фитч - Связанные судьбой
Бетси дремала, когда зазвонил будильник. Ей приснилось, что не Пруди, а она сама родила двух близнецов — больших, крепких белокурых мальчишек. У них голубые глаза матери и обаятельная улыбка Джона. Словно проникнув в сновидение Бетси, Джон зашептал что-то невнятное и спрятал голову в теплом изгибе ее шеи.
— Который час?
— Еще только пять, — шепнула она, нежась в его объятиях.
— Уйма времени. — Он поцеловал ее и закрыл глаза.
— Джон, мне пора.
— Не волнуйся, моя милая. Я отпущу тебя, прежде чем хоть одна из этих маленьких рыжекудрых негодниц раскроет глаза.
— Но твои колени…
— Сейчас мне гораздо больше хочется узнать: сколько требуется поцелуев, чтобы довести тебя до такого состояния блаженства, в каком был я этой ночью.
Бетси слегка погладила светло-каштановые баки Джона.
— Ты и не был в таком состоянии, просто… опьянел от моих ласк.
— Вы нечестно играли, леди: соблазняли мужчину, когда он почти лишился воли. А теперь пришел мой час…
Страстный порыв Джона, похожий на ураган, накрыл Бетси. Она хотела принадлежать ему всем своим существом, каждой клеточкой тела. Бетси готова была подарить ему не только себя, а весь подлунный мир, солнце, небеса, звезды. Она была охвачена эйфорией невыразимой любви. Бетси казалось, что время остановилось, а терпение ее иссякло. Она торопила Джона.
Но Джон больше не сдерживал себя. Его ласки были грубовато-дерзкими. Его губы, руки проникали в самые потаенные, заповедные уголки послушного тела Бетси, которое повторяло как эхо каждое движение влюбленного.
— Ах, Рыжик, — раздался его страстный шепот. — Мне так недоставало тебя.
— И мне недоставало тебя, — ответила она. — Очень.
В этот миг наслаждение, переполнявшее Бетси, перешло в экстаз. Ее лоно жаждало его мужского естества, точно цветок — солнца. Она задрожала, почувствовав, что Джон властно овладел ею… Прозвучал последний аккорд симфонии плоти, повинуясь вечному закону Природы.
— Джон? — позвала она.
— Да? — отозвался он внезапно помолодевшим голосом, в густом звуке отразившим и блаженство, и, пожалуй, немного мужского самодовольства.
— Теперь я твердо уверена: я люблю тебя, — недрогнувшим голосом произнесла она.
Джон шел по тропе, ведущей к укромной полянке у старой каменоломни. Он уже забыл, какая умиротворяющая тишина царит в природе. Человек легко отвыкает от нее в шуме, грязи и суматохе больших городов. И Джон иногда месяцами не вспоминал эту зеленую полянку. И Бетси.
Теперь же все его мысли сосредоточились на его первой — и, по существу, единственной — любви. Перед его сердечной памятью пронеслись дорогие картины: Бетси наклоняет голову и слегка хмурится, перед тем как рассмеяться. Вот беззаботно хихикает словно ее дети, которых она обожает, всех четверых. И Господи помоги, вот она предлагает ему прощение, убежденно и свободно, как и свою любовь.
Три магических слова, произнесенных ею: «Я люблю тебя», изменили беспросветную жизнь Джона, сняли непосильный груз вины, который он сам взвалил на себя.
А вдруг нет? И он обречен таскать этот груз как горбатый свой уродливый горб?
Джон не услышал, как она подошла, только спросил:
— Служба в церкви кончилась?
— Да. У меня было чувство, что я найду тебя на этой поляне, — сказала Бетси, опускаясь на траву рядом с ним.
— А почему?
— Потому что ты всегда приходил сюда, чтобы успокоиться. Или, наоборот, поколотить кого-нибудь.
— Мне нужно было кое-что обдумать, поразмыслить.
— О сегодняшней ночи? Или нынешнем утре? — застенчиво спросила Бетси.
— Обо всем вместе.
— Я предчувствую, что твои мысли огорчат меня? — Бетси заметно нервничала.
— Я буду откровенен, Рыжик. Обещаю делить с тобой постель, быть преданным тебе. Мое уважение к тебе безгранично. Я буду горд, если ты согласишься принять мое имя. Постараюсь стать верным супругом и хорошим отцом, насколько это в моих силах.
Бетси печально и как-то мудро улыбалась, ее губы дрожали.
— Но ты не имеешь права любить меня, это ты хочешь сказать?
— Да, именно об этом я думал.
Джон почувствовал, как она пытается удержать слезы.
— Спасибо за честное признание.
Они сидели рядом, не смея коснуться друг друга. Оба смотрели на реку. Тихо плескались ее волны. Неподалеку запела птица.
— Девочки будут скучать по тебе, — сказала она каким-то мертвенным голосом. — Все четверо. Между прочим, как раз вчера Пруди спрашивала: не будешь ли ты против, если она назовет одного из своих близнецов твоим именем.
Джон вздрогнул и закрыл в смятении глаза. Помолчав, он сказал:
— Передай ей, что я буду польщен.
Прорвавшаяся нежность в его голосе тронула ее до слез. На миг суровые черты его лица смягчились, и перед ней предстал одинокий уязвимый человек с обнаженными нервами.
— Кажется, я не способен предаваться любви, не причиняя тебе душевной боли?
— Я не чувствовала этой боли.
Что это блеснуло в его глазах — слезы или отражение ее собственного горя?
Джон взял ее руку. Несмотря на жаркий день, рука Бетси была ледяной и безжизненной.
— Для тебя и для девочек будет легче, если я уеду из Грэнтли насовсем. — Он опять вспомнил о трагической участи горбатого.
В голове ее звучало воплем «нет!», но Бетси уже знала, каков будет ее ответ.
— Да, — шепнула она. — Так будет легче.
Но в душе Бетси знала — ей пришлось согласиться из ложного самолюбия.
Вернувшись в свой родной дом — на пожарную станцию, Джон засел за телефон. Как сообщили из секретариата Биллингса, он уехал с женой в отпуск в Лас-Вегас и пробудет там еще дней десять. Настроение у Стэнли было отвратное, когда Монк постучал и проскользнул в полуоткрытую дверь кабинета.
— Новые папки с документами для меня, шеф? — спросил Монк, слегка запыхавшись.
Джон отрицательно покачал головой.
— Садитесь. Вы подписывали в прошлом году доклад о пожаре в театре? — Поскольку документ лежал раскрытый на столе шефа, нетрудно было сообразить, что это уже не вопрос, а утверждение. — Здесь говорится, что затухший было огонь вспыхнул снова, неизвестно почему.
— Да, сэр, так, черт возьми, и было. Огонь рванул, словно из сопла реактивного двигателя.
— Ваше мнение: что же произошло?
Непроницаемый Монк смутился.
— Ума не приложу, сэр!
— Подумайте немного. Может быть, вам что-нибудь придет в голову, пусть самое невероятное.
— Скорее всего огонь получил дополнительное топливо. Единственное объяснение этому — откуда-то прорвался газ или горючая жидкость. Вероятно, из труб, по которым газ поступал в уличные фонари в старые времена, а также в дома.
