Глория Даймонд - Наваждение
А что, она тоже родственница? Двоюродная сестра? Чудесно. Хочет ли она взглянуть на ребенка? Сестра показала ей дорогу. Налево, потом дальше по коридору и направо.
Эвелин легко нашла комнату, где за стеклом спали младенцы. Она оказалась одной из многих родственников, кто спешил взглянуть на малышей.
В отличие от остальных, Эвелин с трудом заставила себя поднять глаза. Вдруг она струсила, и ей вообще захотелось уйти, не увидев девочку. Господи, как такое может быть? Маленький комочек, который лежит за этим стеклом и у которого не хватает еще сил даже на то, чтобы поднять голову, разобьет теперь не одно сердце.
Эвелин сразу же узнала Квентина, хотя он стоял к ней спиной чуть в стороне от остальных. Он смотрел не туда, где лежали младенцы, а в соседнюю палату, где несколько новорожденных согревались под ультрафиолетовой лампой.
Но почему? Почему он смотрит туда? Те дети больны. Ведь сестра сказала, что с новорожденной все в порядке? Эвелин попыталась окликнуть его, но у нее сжалось горло, и она не смогла выдавить ни звука.
Квентин, словно услышав ее, повернулся сам, и Эвелин показалось, что она падает в обморок. Его лицо стало совершенно чужим. Он походил на мраморную скульптуру, на ледяное изваяние, лишенное каких-либо человеческих чувств. А глаза… У Эвелин подогнулись колени. Его глаза походили на дула ружья, и нацелены они были прямо на нее.
— Эвелин. — Никогда ей еще не был так противен звук собственного имени. — Ты пришла посмотреть на ребенка?
Она кивнула, так как голос еще не вернулся к ней. Эти глаза пугали ее. Что с ребенком? Почему Квентин такой отчужденный и жестокий?
— Тогда иди сюда. — Это прозвучало как приказ. — Я покажу.
Эвелин повиновалась. Когда она подошла, Квентин с силой сжал ее плечо и почти толкнул к стеклу.
— Вон она. Вторая с краю.
— Что с ней? — дрожащим голосом спросила Эвелин. — Почему она здесь?
— О, не стоит волноваться, — зловеще ответил Квентин. У него был вид сумасшедшего. — Всего лишь маленькая проблема. Несовместимость резус отрицательного и резус положительного факторов в крови. Но ультрафиолет все исправит.
Эвелин попыталась повернуться, чтобы посмотреть на него, но Квентин с силой прижал ее к стеклу, заставляя смотреть на ребенка.
— Какая несовместимость? — невнятно спросила она, даже не чувствуя боли в плече, которое он с силой сжимал.
— Ничего страшного. Понимаешь, если у матери отрицательный резус, а у ребенка положительный в отца, то могут возникнуть проблемы, как в нашем случае. В целом это неопасно. Через пару дней все будет в норме, даже ультрафиолет больше не понадобится.
Эвелин должна была бы почувствовать облегчение, но этого не произошло. Хватка Квентина не стала слабее. Его голос по-прежнему был полон сарказма.
— Тогда… — она запнулась, — в чем дело? Я хочу сказать, в чем дело с… — У нее не хватило духу закончить фразу.
— Видишь ли, — медленно и с расстановкой, словно что-то обдумывая, произнес Квентин, — есть небольшая проблема с этим положительным резус-фактором. Так же как и у Конни, у Талберта он отрицательный… — Эвелин вскрикнула. В стекле она увидела отражение Квентина и его улыбку, жуткую, зловещую улыбку. — Да-да, — проговорил он. — Нужно какое-то объяснение, не правда ли? Откуда же взялся этот положительный резус?
— Квентин, — начала Эвелин, во рту у нее пересохло, язык не слушался. — Квентин, прошу тебя… — Она закрыла глаза, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Но это было все равно что пытаться собрать брызги водопада. — Квентин, — спросила она, — ты уже говорил с Конни?
— Да, — подчеркнуто любезно ответил он. Но за этой любезностью прятался опасный разгневанный дракон. — Кстати, я задал Конни этот вопрос. И знаешь, что она мне ответила? — Защитная маска упала, обнажив долго сдерживаемую ярость. Резким рывком он развернул Эвелин лицом к себе и прижал ее спиной к стеклу. — Она умоляла поговорить с тобой.
О Господи! Его глаза казались ей бездонными колодцами, в которые она стремительно падала. Лучше умереть на месте, чем смотреть на него еще хотя бы несколько секунд.
— Конни сказала, что ты все знаешь и все мне объяснишь. Так я жду, Эвелин, — сказал он голосом, похожим на звон погребального колокола. — Будь добра, объяснись.
11
Все присутствующие обернулись к ним. Эвелин безотчетно подумала, что подобные сцены здесь редки.
— Уйдем отсюда, — прошептала она. — На нас смотрят.
— Прекрасно. — Он оторвал ее от стены и потащил по коридору. Никто из них не произнес ни слова, лишь Эвелин беспомощно застонала и пару раз всхлипнула. Квентин сделал вид, что ничего не слышал.
Они в молчании спустились в лифте на первый этаж. Квентин пошел по коридору так быстро, что Эвелин едва успевала за ним. Наконец он остановился на пороге приемной «скорой помощи».
Эвелин инстинктивно рванулась было прочь.
— Здесь?!
— А почему бы и нет? — Он обвел глазами помещение. — В толпе никто не заметит нашей маленькой мелодрамы, тебе не кажется?
Эвелин посмотрела на плачущих детей с травмами, на бледных жен тех, кого привезли с сердечными приступами, и почти мертвенно-белых пациентов на носилках. Да, он по-своему прав. Их место здесь, среди пострадавших.
— Хорошо, — согласилась Эвелин. Она слишком устала, чтобы спорить. Она заметила два свободных стула в углу. — Может, пойдем туда?
Но, когда они сели, она не знала, с чего начать, и молча смотрела на Квентина, пытаясь под маской гнева отыскать черты того человека, которого любила прошлой ночью. Но этого человека больше не было. Из-за эгоистичной лжи Конни он исчез навсегда.
— Квентин, — заговорила она, с трудом сглотнув, — мне так жаль…
— От кого этот ребенок?
Его резкий вопрос предупредил поток ее вымученных извинений.
— Не знаю, — ответила она и заметила, что на его лице написано недоверие. Эвелин торопливо продолжила: — Правда, не знаю. Я никогда его не видела. Конни сказала, что это был короткий роман… Это случилось, когда она убежала из дому. Она не называла его имени. Они расстались раньше, чем Конни узнала о своей беременности. Узнав, что беременна, Конни пришла в ужас. Она работала официанткой, и ей едва хватало денег на себя, что же говорить о ребенке?
Квентин раздраженно взмахнул рукой.
— Эту часть можешь опустить. Я сто раз видел подобные эпизоды в кино.
Эвелин покраснела и стала смотреть на свои руки. Почему от его резких слов ей так больно? Разве она не предполагала, что страдания Конни его не интересуют? Что ж, она больше не станет пытаться вызвать у него сочувствие.
