Сандра Мэй - Флирт на грани фола
И замерла в соблазнительной, но излишне напряженной позе. Хью уже вознамерился ухватить ее за наиболее вызывающие части тела, но Моника уже выпрямилась и с ужасом посмотрела на будущего отца своих детей.
– Хью! Мы забыли про Джозефа! Он же сварится в багажнике! Или Джош отнесет его на кухню…
Все дальнейшее происходило настолько стремительно, что осталось навеки загадкой, как это они не разбились насмерть на гладком мраморном полу, залитом мыльной водой и пеной. Едва ополоснувшись, они натянули одежду прямо на голое тело – да, да, опять деловой костюм, вернее, то, что от него осталось – и ринулись вниз.
Джош сидел на открытой веранде, потягивал виски, курил сигару и внимательно рассматривал Джозефа. Джозеф блаженствовал в открытом контейнере, где уже поменяли воду, причем на этот раз она была воистину кристально чистой.
Влажные и перепуганные любовники замерли, с облегчением глядя на открывшуюся картину, а Джош, заметив их, поинтересовался:
– Я надеюсь, вы не планируете съесть этого красавца? Давно не встречал таких великолепных карпов. Они живут до двухсот лет, вы знали об этом?
– Н-нет… И разумеется, мы не собирались его есть! Мы хотим его выпустить в реку. Подальше от людей.
– Что ж, ради этого стоило тащить его в Монтану. Здесь почти нет рыболовов, а гризли предпочитают форель. Завтра и поедем.
Хью неожиданно покачал головой и произнес наигранно небрежно:
– Он и так достаточно настрадался. Мы с Моникой отправимся прямо сейчас. Ну… после обеда.
Джош недоуменно взглянул на него.
– Малыш, во-первых, обед у нас в восемь вечера. Сейчас я собирался предложить вам домашний ржаной хлеб, солонину и сидр. Во-вторых, Моника говорила о безлюдных местах – туда можно добраться только на лошади, и для этого нам нужна Ширли, а она уже умотала на дальние пастбища и вернется только утром. В-третьих, я не гожусь, потому что хлопнул вискаря и лошади меня к себе не подпустят…
Хью надменно выпятил губу.
– Дядюшка Джош, тебя никто и не зовет. Я отлично справлюсь с лошадью, Моника научится в два счета, а здешние места, слава богам, я помню с детства. Потом, знаешь ли, трудно заблудиться, двигаясь все время по одному и тому же берегу реки!
Джош прищурился.
– Ого! Шоколадка, не сочти за дерзость, но ты пробудила в нем мужчину. Что хочу, то и ворочу – так, малыш? Или красуешься перед девушкой?
Хью хмыкнул.
– Все, Джош. Твои чары на меня больше не действуют, у меня есть собственная фея. Подначивай меня хоть весь день – я и глазом не моргну. И на реку мы с Моникой отправимся вдвоем… потому что нам надо побыть вдвоем! И не завтра, а сейчас…
– И не с солониной, а с хреном…
– И не смешно вообще!
– Посмотри на девочку, она же устала.
– Я вовсе не устала, но, Хью, может, Джош прав насчет дальнего переезда…
Хью возмущенно посмотрел на предательницу.
– Говорю тебе, я тут вырос! Мы проедем по берегу миль десять, выпустим Джозефа на излучине Большой Воды, попрощаемся с ним и вернемся рысью. Как раз к восьми. А дядюшка Джош сготовит нам к этому времени обед.
Джош выглядел не на шутку обеспокоенным, и это Монике не очень нравилось, но еще меньше ей хотелось бросать Хью на произвол судьбы – и насмешек Джоша Белью. Поэтому она просто кивнула.
Джош раздраженно затушил сигару о каменные плиты патио и бросил:
– Кабы ты был один, я бы и не возражал, чтобы ты заблудился. Насмерть не заплутаешь – а ума наберешься. Но я не могу позволить тебе тащить городскую девочку на ночь глядя в глушь!
– Очень хорошо. Я не потащу.
– Слово?
– Слово.
Джош покачал головой и удалился в дом, а Хью немедленно схватил Монику за руку.
– Скорее! Он наверняка пошел ябедничать Ширли по телефону. Надо успеть взять лошадей!
– Но ведь ты ему сказал…
– А я тащу тебя? Нет! Ты же сама согласилась? И разве Джозеф не заслуживает этой спешки?
Моника могла бы сказать, что Хью поступает так вовсе не из-за Джозефа, а из-за собственного мальчишества, но это означало бы ссору и обиду, а этого ей совсем не хотелось. Да и что такое десять миль?
– А как мы привяжем к лошади контейнер?
Лошадка Монике досталась белая с серыми пятнышками, смирная и неторопливая, но поскольку Хью был явно лучшим наездником, то и контейнер привязывать не стали. Упрямец Бэгшо водрузил его на луку седла своего чалого жеребчика и решительно тронулся шагом прочь со двора. Моника – точнее, ее лошадка с Моникой на спине – потрусила следом.
Честно говоря, ситуация была довольно глупая, тем более, что Моника стала не на шутку опасаться гнева Джоша и его погони за ними, в результате чего самолюбие Хью могло пострадать самым непоправимым образом… Однако Хью отмел ее страхи небрежным взмахом руки и презрительным фырканьем.
– Не бойся! Джош говорил правду. Он приличный наездник, но лошади Ширли на дух не переносят, когда от него несет виски. Просто не подпускают его к себе.
– А если он кого-то пошлет?
– Кого? Все его ранчерос и ковбои на дальних пастбищах, куда отправилась Ширли. Сейчас кобылы жеребятся, в это время люди здесь никого не волнуют. Мы успеем вернуться к обеду, точно тебе говорю.
Сумерки уже одевали окружающий мир в сиреневую вуаль, когда Моника и Хью достигли излучины Большой Воды. К этому моменту Монике открылись две истины: во-первых, здесь очень красиво и спокойно, во-вторых – она совершенно не создана для езды верхом.
От монотонной тряски в седле девушку слегка подташнивало, в пустом желудке порхали тысячи бабочек, внутренняя сторона бедер, натертая швом джинсов, горела огнем. Поэтому при виде сверкнувшей за поворотом водной глади Моника едва не свалилась с лошади от радости.
Хью тоже устал, но старался не показывать вида. Тяжелый и неудобный контейнер не позволял ему ехать с правильной посадкой, и Хью вынужденно сгорбился, с трудом удерживая равновесие. К тому же он даже не мог помочь Монике слезть с лошади, и потому в течение нескольких секунд, показавшихся столетием, она весьма неграциозно сползала с седла бесформенным кулем, а потом еще и подвернула ногу.
Стараясь не наступать на нее, Моника приняла из рук Хью контейнер, отчего в спине что-то хрустнуло, дождалась, пока Хью спешится и заберет у нее Джозефа, и с облегчением повалилась на траву, которая оказалась мокрой и холодной. Впрочем, это уже было неважно. На самом деле только сейчас Моника осознала, как привязалась к большой серебристой рыбине.
Впервые в жизни она целых десять дней была нужна живому существу, впервые в жизни ее не оценивали, не осуждали и не осмеивали, впервые в жизни ей самой довелось принимать решения… И вероятно, именно благодаря этому она и смогла измениться. Измениться до такой степени, что в ее жизни появился Хью.
