Мэри Симмонс - Забыть невозможно
Джек вышел, но через секунду вернулся и выключил свет. Переход к темноте был настолько резким, что комната показалась чернильно-черной.
— Спите, — скомандовал доктор и удалился.
Норман вслушивался в приглушенные голоса, доносившиеся из коридора. Один из полицейских сказал, что в такой шторм да еще с ранением нападавший вряд ли объявится здесь снова.
Норман стиснул зубы. Они не знают Джеймса Уолтона. Если он выяснил, что Норман здесь, никакая буря, никакая рана его не остановят. Он все равно вернется, чтобы избавиться от Нормана Генри, и сделает это сразу после того, как полиция покинет хозяев, уверенных, что остаток ночи они проведут спокойно.
Норман сел и откинул одеяло. Не обращая внимания на охватившую его слабость, чуть покачиваясь, он подкрался к двери, чтобы лучше разобрать слова.
— Он действительно ничего не помнит из того, что произошло в последние три дня? — донесся высокий голос Пита.
— Возможно, самые крохи, — проговорил Джек, и Норману показалось, что голос его прозвучал печально и несколько… успокаивающе, словно врач хотел пролить бальзам на чье-то разбитое сердце. Сердце Виктории? Ну почему он чувствует вину за нечто большее, чем заботы и хлопоты хозяев? Почему от одной только мысли, что она страдает, у него сжимается грудь? Почему руки жаждут обнять ее? И главное, почему это кажется ему таким естественным и знакомым? Что он делал в эти дни? Почему так сожалеет о том, что забыл их?
— Однако сон — лучшее лекарство. Ну и разумеется, больше никаких погонь за нехорошими дядями в такую свирепую погоду. Ничего больше не могу посоветовать.
Физически он здоров. Психически тоже. Словом, вполне нормальный человек. Так что справится.
Я должен справиться, подумал Норман, как тогда, после смерти Мэри, и как сейчас, после гибели Майкла. Справиться с чувствами, которые у него вызвали рыдания Виктории.
В это время открылась дверь. Холодный воздух ворвался в комнату и коснулся обнаженной груди Нормана.
Он вернулся к кровати и схватил лежащий на полу свитер — тот был насквозь мокрым. Должно же здесь быть еще что-то из одежды. Он бесшумно открыл стенной шкаф и увидел свой льняной пиджак, висевший в гордом одиночестве. Сняв его с вешалки, Норман вспомнил шутки Майкла по поводу плечиков. Желая произвести впечатление на женщину, он не взял в ту ночь пистолет и не смог помочь Майклу остановить Джеймса. Он тихо затворил шкаф, натянул пиджак и, обернувшись, окаменел.
В дверях стояла Виктория. Контуры ее тела четко вырисовывались на фоне освещенного проема. Волосы были распущены и отливали золотом, единственным цветом, который был, различим в темноте. Ее руки бессильно повисли.
— Куда ты собрался? — охрипшим голосом спросил она.
— Я… — Он хотел сказать, что ищет пистолет, так как Джеймс обязательно вернется. Но разве такое можно говорить? Это безумие, хоть и, правда.
— Джек считает: тебе надо поспать, — промолвил Виктория, и Норман готов был поклясться, что она собиралась что-то добавить. Но что?
— Я не чувствую… особой усталости, — солгал Норман. Он жаждал подойти к ней, повернуть к свету и увидеть в глазах то, что она не договорила. Но страх удержал его.
— Пожалуйста, — едва смогла произнести она, но это единственное слово вместило в себя столько печали, что оставило на сердце Нормана глубокую рану. Он сомневался, молила ли его о чем-то Виктория, но в этот момент готов был отдать ей абсолютно все.
— Виктория, — сказал Норман, и собственный голос показался ему слишком грубым. В нем слышалась тоска, столь сильная, что причиняла ему физическую боль. — Прости меня.
— Нет, — быстро проговорила женщина, резко взмахнув рукой и, как саблей, отсекая непрошеные извинения. — Я не могу… — Ее голос прервался, и она тихо продолжила — Пожалуйста, постарайся заснуть.
Потом нерешительно повернулась, страстно желая, чтобы он остановил ее.
— Мы… поговорим… утром, — сказала она и выбежала из комнаты, даже не придержав хлопнувшую дверь.
Сбросив оцепенение, Норман пересек комнату, вышел в залитый светом коридор и заглянул в гостиную. Он чувствовал, что, позволив Виктории уйти, потерял что-то очень дорогое, даже бесценное. Норману хотелось позвать ее, удержать в объятиях и умолять объяснить, откуда взялись призрачные воспоминания, которые казались просто мечтами. Но не мог же он просто подойти и спросить, были ли они любовниками, говорила ли она, что любит его. Как он мог признаться, что не помнит этого?
— Все будет в порядке, Вики, — сказал, Пит в другой комнате.
Виктория, хотелось прокричать Норману. Не Вики, не Вик, а Виктория. Это имя такое же изумительное, как ее голос, исполненный тайны, как ее волосы медового цвета, как песня любви.
Нет, черт возьми, это на его плече она должна плакать, это он должен обнимать и утешать Викторию, чтобы ее нежная душа нашла успокоение.
Но вместо того чтобы броситься к ней, он лишь сильнее сжал край двери, так и не разрешив все сомнения, не остановив беспорядочный поток лжи и правды, фантазий и реальности. Я, должно быть, сошел с ума, подумал Норман. «У тебя потеря памяти» — услышал он голос Виктории так ясно, будто слова были сказаны где-то совсем рядом. Но он не мог вспомнить, когда он их слышал и где.
— Потеря памяти? — спросил он у пустого коридора.
Вряд ли этот диагноз был лучше, чем помешательство. Норман поднял руку и вытер со лба холодный пот.
«Ты не одинок» — из другого времени и пространства снова донесся ее голос. Откуда?
Виктория не права: он очень, невероятно, одинок. Он был один на один с бесконечно запутанными воспоминаниями и бесплодными мечтами о женщине, которую желал больше жизни.
Но душевная боль становилась сильнее от сознания того, что Виктория тоже одинока, а ее страдания еще мучительнее, чем его собственные.
XII
Виктория высвободилась из неуклюжих, но нежных объятий Пита. Слезы уже перестали литься из глаз, хотя ей казалось, что они не остановятся никогда. Виктории нестерпимо хотелось вновь очутиться в ласковых объятиях Нормана, чтобы он навсегда защитил ее от страданий.
— Прости меня, Вики, — сказал Пит, переплетая свои пальцы с пальцами Виктории и мягко пожимая их.
— И ты меня тоже. — Виктория огляделась и вспомнила ту бесконечно далекую ночь, когда Норман вошел в ее жизнь. «Ты поменяла мебель», — сказал он тогда. Так и надо будет сделать, ведь он слишком часто касался этих вещей.
— Перед тем, как пришла полиция, он сказал, что боится вспомнить, кто в него стрелял, так как может проснуться, а меня уже с ним не будет, — дрожащим голосом проговорила Виктория. Она приблизилась к столу и передвинула вазу, хотя в этом не было никакой необходимости.
