Розамунд Пильчер - Конец лета
Удрученная и окоченевшая, терзаемая смутными опасениями за Синклера, я сидела в полном одиночестве и ждала кузена. Наконец он появился с двумя бокалами в руках. Мне он взял немного светлого хереса, а себе большую порцию виски.
– Почему ты не зажжешь печь? – удивился Синклер.
Глядя на запертую крышку пианино и прекрасно понимая, что мы здесь лишние, я ответила:
– Я решила, что нельзя.
– Это смешно, – возразил Синклер и, наклонившись, чиркнул спичкой. Раздался хлопок, и в воздухе сильно запахло газом. Наконец вспыхнули языки пламени, и тепло разлилось вокруг моих ног. – Теперь лучше?
Лучше не стало, так как холод таился где-то внутри меня и никакое тепло мне бы не помогло, но я молча кивнула. Довольный, Синклер сел на плетеный стул, стоявший у коврика перед камином, закурил и, подняв бокал с виски, торжественно произнес:
– Я так жду тебя!
Это была наша старая шутка, означавшая перемирие. Мне полагалось тоже поднять бокал и ответить: «Я тоже жду тебя». Но я не стала этого делать, так как не была уверена, останемся ли мы друзьями после всего случившегося.
Разговор не клеился. Я допила свой херес, поставила бокал на стол и, видя, что бокал Синклера почти полон, сказала, что пойду приведу себя в порядок. Мне не хотелось предстать перед бабушкой заплаканной растрепой. Синклер обещал меня подождать, и я, спотыкаясь, поднялась по лестнице, отыскивая дамскую комнату, которая оказалась на редкость отвратительной. Я взглянула в зеркало и увидела ужасающую физиономию. Тогда я торопливо вымыла лицо и руки холодной водой, извлекла из кармана щетку для волос и причесалась. Все это время меня не покидало чувство, будто я смотрю какой-то американский фильм ужасов, где владелец похоронного бюро приводит в порядок мертвое тело.
Наведя марафет, я спустилась и обнаружила, что в нашем унылом зале пусто, зато за дверью, ведущей в бар, слышался голос Синклера, разговаривающего с барменом. Я поняла, что он решил воспользовался моментом и пропустить еще один бокал в более приятном обществе.
Не зная, чем заняться, я решила вернуться к машине и подождать Синклера там. Накрапывал мелкий дождик, и вскоре рыночная площадь превратилась в черное болото, где тут и там мерцали желтые уличные фонари. Я сжалась, обхватила плечи руками и вскоре настолько продрогла, что не могла даже достать сигарету. Но вот дверь «Кримонд армс» отворилась, на пороге возник силуэт Синклера, и кузен, шлепая прямо по лужам, направился ко мне.
В его руке я заметила газету.
Синклер влез в машину, хлопнул дверцу и оцепенел, ничего не говоря. От него разило виски. Сколько же он пропустил бокалов, пока я приводила себя в порядок? Поняв, что он не собирается заводить «лотус», я не выдержала:
– Что-то случилось?
Синклер продолжал молчать, опустив голову, и только тут я заметила, как сильно он побледнел.
Охваченная ужасом, я пролепетала:
– Синклер?
Он протянул мне газету. Это был местный вечерний выпуск, наверное прихваченный им в баре. Я пробежала взглядом заголовки, узнав о дорожных происшествиях. На следующей полосе красовалась фотография нового члена городского муниципалитета, потом на глаза попалась колонка, посвященная какой-то девушке из Трумбо, преуспевшей в Новой Зеландии. И тут на последней странице, в нижнем правом углу, я прочла...
«СМЕРТЬ ИЗВЕСТНОЙ ГОРНОЛЫЖНИЦЫ
Вчера, рано утром, в частном лондонском доме на Кроули-Корт было обнаружено тело мисс Тессы Фарадей. Мисс Фарадей, которой недавно исполнилось двадцать два года, в прошлом году выиграла женский чемпионат по скоростному спуску...»
Буквы запрыгали и куда-то пропали. Я закрыла глаза, пытаясь опровергнуть ужасное известие, но в наступившей темноте мне стало еще хуже. Я поняла, что от себя не убежишь. «Она сказала, что примет меры, – всплыли в памяти слова Синклера. – У нее довольно богатый сексуальный опыт. Она разумная девушка».
– Но она убила себя, – тупо пробормотала я.
Когда я открыла глаза, Синклер сидел в той же позе.
– Ты догадывался, – услышала я свой глухой голос, – о каких мерах она говорила?
– Я решил, будто она собирается избавиться от него, – тупо ответил он.
Внезапно мне все стало ясно.
– Она не боялась завести ребенка. Эта девушка не из таких. Она свела счеты с жизнью, так как поняла, что ты ее больше не любишь и собираешься жениться на другой.
Синклер резко повернулся ко мне и в ярости крикнул:
– Замолчи и ничего не говори о ней! Слышишь? Не смей ничего говорить. Ни одного слова. Ты ничего не знаешь, и не тебе судить. Ты не понимаешь, тебе не дано этого понять.
Накричавшись, он включил зажигание, снял машину с тормоза и с визгом развернул «лотус» на площади. Автомобиль пронесся по городской улице и выехал на дорогу, ведущую в «Элви».
Синклер был пьян, или испуган, или убит горем, или шокирован. А может быть, все слилось воедино. Тому, кто лишился инстинкта самосохранения, было уже не до соблюдения правил дорожного движения. Казалось, что за Синклером гнались тысячи демонов, и скорость оставалась его единственной надеждой на спасение.
Мы вихрем пронеслись по узким улочкам какого-то поселка и помчались в ночную мглу. Действительность перестала для меня существовать, уступив место белой разметке шоссе и сигнальным огням, слившимся в одно яркое расплывчатое пятно. Никогда прежде я не испытывала такого физического страха. Я стиснула до боли зубы, а моя нога с такой силой давила на воображаемый тормоз, что еще немного, и я бы вывихнула ее. Миновав последний поворот, «лотус» выскочил на участок, где шли ремонтные работы. Вдали замаячил зеленый свет, и, чтобы успеть на него, Синклер еще сильнее нажал на газ. Мои губы невольно зашептали: «Господи, пусть загорится красный. Немедленно! Господи, пусть загорится красный!»
Когда до переезда оставалось ярдов пятьдесят, случилось чудо. Вспыхнул красный сигнал светофора. Синклер затормозил, и в этот момент я приняла решение. Под пронзительный визг шин машина остановилась, и я, дрожа с головы до пят, распахнула дверцу и выскочила из салона.
– Ты куда? – рявкнул Синклер.
Я неподвижно стояла под дождем, и свет фар медленно движущихся навстречу машин выхватывал меня из темноты, как мотылька.
– Мне страшно, – призналась я.
– Садись, пожалуйста, – попросил он. – Ты промокнешь.
– Я пойду пешком.
– Но это четыре мили...
– Я хочу пройтись.
– Дженни... – Синклер протянул руку, чтобы втащить меня обратно в машину, но я увернулась. – Что с тобой?
– Я уже сказала тебе. Мне страшно... А вот и зеленый зажегся. Поезжай, не задерживай движение.
