Дина Лоуэм - Утоли мою печаль
– С кем? – спросила она, выигрывая время.
– С Майклом Джорданом.
– Я ему нравлюсь, Джонни, и он тоже мне нравится, – спокойно ответила она. – Даже после сегодняшнего вечера. Особенно после сегодняшнего вечера.
Джонни недоверчиво приподнял бровь.
– Мне кажется, ты зашла дальше, чем «нравится», мама. Ты рассказываешь ему то, что никому раньше не говорила. Даже нам.
На нее нахлынули страх, сожаление, беспокойство. Она изнемогала под грузом эмоций, не зная, как с ними справиться.
– Он понимает то, чего вам пока не дано понять, – ответила Мэдж, боясь оттолкнуть этими словами сына. Рука, протянутая к нему, застыла на полпути к волнистым волосам. – А кроме того, держу пари, что ты тоже говоришь Джине разные вещи, о которых нам не рассказываешь.
Он покраснел.
– Это совсем другое!
– Вот как?
– Да. То, о чем мы говорим, совсем не так важно, как то, о чем ты говоришь.
– Например?
Он поколебался, собирая все свое мужество, чтобы взглянуть ей в глаза.
– Например, когда ты говоришь, что запрещаешь мне летать. И не объясняешь почему.
Как она могла ему объяснить? Ни один мальчик не верит, что может погибнуть. Ни один мужчина не верит, что может вернуться с войны без руки, или без ноги, или без глаза. Но мать этого безумно боится. И каждое утро молится, чтобы эта участь не постигла ее сына.
– Я не запрещаю тебе летать, – сказала Мэдж. – Я запрещаю летать лишь на военных самолетах. Подвергать себя смертельной опасности только ради полетов. Все летчики, за которыми я ухаживала, не меньше тебя хотели летать. Все. Они были чуть старше тебя, но еще совсем дети и слишком молоды, чтобы умирать.
– А кто сказал, что я собираюсь умирать?
Мэдж поднялась. Ее била дрожь, она очень устала.
– Я не могу рисковать, Джонни. Не могу. Я провела двадцать лет, стараясь пережить то, что видела в Корее, и делала это ради тебя и Джесс. Неужели ты не понимаешь? Каждый раз, когда показывают какого-нибудь солдата, раненного во Вьетнаме, мне кажется, что у него твое лицо. Твои глаза. И все те солдаты, за которыми я ухаживала в Хыннаме, выглядели так же, как ты, когда уходили на войну. А вот домой они возвращались совсем другими. Если возвращались.
Он тоже встал, зардевшийся и непреклонный.
– Так ты когда-нибудь разрешишь мне стать военным летчиком?
Мэдж не могла ответить. Нельзя было разбивать его мечты. Но и позволить ему было нельзя.
– Да или нет?
Ей ничего не оставалось, как отвернуться. Никто не мог сломать ее окончательно, только сын, который атаковал ее со своими мечтами и страстями. Только сын, за спасение которого она, не колеблясь, отдала бы свою жизнь.
– Нет.
Он молча повернулся и вышел из кухни. Мэдж поняла, что сделала ошибку. Он все равно не изменит своих планов. Не отступит. И никакие запреты здесь не помогут. А она останется наедине с воскресшими демонами.
Этот вечер Майкл провел на кухне в основном вдвоем с Мэдж. Джонни слонялся, явно расстроенный, пока она не отправила его в кино с Джиной и Джесс. Пит спустился вниз только к десяти. Мэдж похлопала его по спине и налила чашку горячего какао. Мальчик немного успокоился. Начал разговаривать. Огорчился, что его друг и кумир уехал без него. Мэдж говорила с ним очень сочувственно. Наконец около полуночи он выдохся и пошел спать.
Майкл сидел рядом. Он что-то говорил ей, но Мэдж не отвечала. Его так и подмывало рассказать ей, с кем он завтра собирается встретиться. Но она не хотела говорить. Наконец, когда дети вернулись из кино и пошли спать, когда вино было выпито, а филин начал ухать, Мэдж поднялась на ноги, послала ему на ночь воздушный поцелуй и ушла к себе в спальню. Одна.
Майкл долго ждал ее в своей маленькой комнате. Но так и уснул, не дождавшись, а когда проснулся, она уже ушла на работу.
Он снова встретился с Мэри-Луизой Бетани в ресторанчике «Голд Стар». Главным в этой даме были ее сигареты и неистребимый прагматизм. Майкл стрельнул у нее сигарету и положился на ее здравый смысл.
– Я сказала миссис Петерсон, что вы, возможно, позвоните сегодня утром, – деловито начала Бетани, протягивая Майклу листок бумаги с именем и телефоном.
– Я позвоню ей на обратном пути, – произнес Джордан. – Вести такие разговоры в присутствии Мэдж, наверное, еще рано. Тем более что она сама еще не решила, нужна ли ей помощь.
– Но вы говорили, что она начала интересоваться группой? Если Мэдж все еще колеблется, я буду рада приехать и познакомиться с ней.
– Я ей это предложу.
Мэри-Луиза деловито кивнула.
– Скажите ей, что я знаю, как она себя чувствует. Пожалуйста, скажите ей это, мистер Джордан.
– Надеюсь, что скоро вы сами сможете ей это сказать, – ответил он, погасив недокуренную сигарету. – Возможно, Пегги Уильямс сотворит чудо.
Пегги Уильямс Петерсон, одна из основательниц женской группы поддержки в Литтл-Рок, почетный член Женского комитета ветеранов Кореи. Штатная медсестра неврологического отделения девяносто первого эвакогоспиталя, Хыннам, 1950. Соседка Мэдж по комнате. Майкл позвонил ей с полдороги домой и с облегчением услышал еще один прагматический, сочувствующий голос.
– Вы один из ее пациентов? – переспросила она без всякого удивления. – Ну, конечно. Она так все время делала. Ни с того ни с сего выдернет какого-нибудь парня из вновь поступивших и вцепится в него мертвой хваткой. И не отпустит до самой выписки. Мы их прозвали «Мэджины детки».
– Так я и думал, – сказал Майкл. – Она говорит, что ничего этого не помнит.
Последовала небольшая пауза.
– Не удивительно, – медленно произнесла она. – Многое приходится забывать. Я забыла имя летчика, с которым была помолвлена. Он улетел в горы с группой поддержки и больше не вернулся. И навсегда исчез из памяти медсестры Пегги Уильямс. Если хотите, лучше спросите Мэдж, кто был ее «ребенок».
– Ребенок? Какой ребенок?
– Это тот, на ком кончаются силы и ты надламываешься. У меня это был весь обожженный солдат, который через месяц умер. Я до сих пор слышу эти стоны, когда идет дождь. Не помню имени, но помню его. У Мэдж тоже был такой. Спросите у нее, кто он.
– А вы не знаете?
– Не-ет.
– Спасибо, миссис Петерсон. Для меня это очень много значит.
– Можно мне вас спросить?
– Разумеется.
– Почему вы просто не послали Мэдж открытку?
Майкл не смог сдержать улыбки.
– Потому что я никогда не видел ее глаз. Мне так важно было заглянуть в них.
– У нее очень красивые глаза.
– Да, – сказал он. – Я знаю.
Повесив трубку, он несколько минут просто сидел, глядя на утреннее небо, и думал, что наконец-то сможет дать Мэдж что-то конкретное. Она сделала первый шаг, а теперь он покажет ей остальной путь. Кажется, первый раз за все время дела пошли к лучшему.
