Кристин Лестер - Заблудившийся ангел
— Хорошо, последнее. Так ты хочешь, чтобы он запомнил тебя жалкой, заплаканной, несчастной?
Синди остановилась, озадаченно глядя на Тину, и издала неопределенный звук.
— Синди, ты должна его победить!
— Кого?
— Своего Джи.
— Победить? В каком это смысле?
— Сейчас он ждет, что ты выйдешь на танцпол, увидишь его и упадешь в обморок.
— А я… А я выйду на танцпол и окачу его водой из графина!
— Тогда тебя точно еще долго не выпустят из полиции.
— Ну и пусть!
— Миранда будет несказанно рада такой соседке.
— Наплевать! Зато я его окачу.
— Синди, пойдем к умывальнику.
— Окачу!
— Хорошо, окатишь. Но сначала умойся. Открывай воду…
— И он у меня… — Синди плескала водой в лицо и похлопывала себя по щекам, приговаривая: — Еще попляшет! Он за мной еще побегает!
— Разумеется! И с удовольствием побегает! — соглашалась Тина.
— А я его… мм…
— Ну конечно! Только я советую тебе все-таки не доверять этому сплетнику мистеру Симпсону, а спросить обо всем у самого Джи.
— У него?! — Синди развернулась спиной к раковине, отчего ее платье стало мокрым и сзади тоже. — Да я его на пушечный выстрел к себе не подпущу!
— Но он же должен за тобой бегать, — улыбалась Тина.
— Слушай, ты! — Синди выставила указательный палец, словно это был пистолет. — Ты смеешься надо мной, да?
— Ну что ты! Как можно?!
— Ты издеваешься, да? Ну хорошо, я тебе сейчас покажу.
— Синди, перестань.
— Я вам сейчас обоим покажу!
Она вытерла лицо салфеткой, торопливо накрасилась и, отступив на несколько шагов, критически осмотрела свое отражение. Конечно, в салоне красоты, в который она успела забежать два часа назад, с ней сделали нечто более удобоваримое не только для бала, но и для выхода на люди вообще. Но так тоже сойдет.
— Синди, успокойся. Все будет нормально. Сейчас он сам тебя найдет и…
— А вот не пойду я никуда! — Синди остановилась, распахнув дверь туалета, и топнула ногой. — Потому что я его ненавижу! Да мне стоит только показаться ему на глаза…
— И что тогда будет? — раздался знакомый голос, и Синди замерла, боясь повернуть голову.
Тина тотчас расплылась в счастливой улыбке:
— Ой, мистер Бэллот! Джи Бэллот! А помните, мы с вами вчера…
В этот момент Синди резко развернулась к нему:
— Джи?! Какая встреча! Ты в дамскую комнату? Проходи.
Он был потрясающе красив в черном смокинге и с виноватым выражением на лице. И то и другое ему очень шло.
— Синди, я хотел поговорить.
— Поговорить? Рассказать мне о своей бедной семье? Или что-нибудь пострашнее?
— Синди, я…
— А-а! Наверное, я не знаю самого главного, раз мы встретились именно здесь: на самом деле ты — девушка!
12
Когда пробило четыре часа, начался бал. Тысячи салютов взорвались одновременно, тысячи невидимых музыкантов играли великолепную музыку внизу огромной сцены, установленной под открытым небом, в тени пальм. Начиналось самое главное шоу самого главного шоумена Лос-Анджелеса.
И тысячи ликующих глаз с восторгом наблюдали его, не в силах проглотить ком в горле: им хотелось смеяться и плакать от счастья. Мистер Бэллот был хороший знаток людской психологии и эстрадных спецэффектов!
Сцена заполнилась невиданными существами, которые взвивались, кружили, образовывали прекрасные гирлянды, соединялись и распадались на сотни отдельных фигурок. Они, словно духи волшебных долин, заполнили собой все пространство и обрушились на зрителя, прогоняя остатки реальности вокруг сцены. Все погрузилось в сказочный, таинственный мир. Мир, где сбываются мечты…
В это время за кулисами стоял мистер Бэллот и волновался: после вступительного номера ему следовало выйти на сцену и объявить бал открытым. По традиции, в течение первых четырех часов следовала шоу-программа. После нее желающие шли в банкетный зал, где были сервированы столы и приготовлено все для веселья и дальнейших развлечений. А те из гостей, кто хотел посмотреть на выпускников, перемещались в другой зал, с танцполом, кафедрой для жюри и местами для зрителей. Выступление выпускников и непосредственно отбор новых участников для его шоу начиналось в день бала и растягивалось потом почти на неделю.
Бэллот нетерпеливо поглядывал по сторонам и уже начинал злиться. Обычно он выходил на сцену с двумя сыновьями: старший, Людвиг, как всегда послушный и исполнительный, сидел рядом и ждал его команды. А Джи, его маленький Джи, снова выкинул фокус: взял и исчез! И не когда-нибудь, а перед самым началом бала!
Вот так: сидел-сидел в своем кресле, а когда стрелки стали приближаться к четырем и у всех присутствующих от предвкушения сердце забилось чуть быстрее обычного… Именно в этот момент, когда у самого Бэллота внутри застучала барабанная дробь, как в цирке перед смертельным номером, этот маленький негодник взял и исчез!
Как теперь он, главный из главных шоуменов города, да что там — всей Калифорнии! — предъявит публике пустой стул вместо сына?
Он еще раз осмотрелся по сторонам. Мобильный Джи не отвечал, что было вполне понятно: в таком шуме трудно что-либо услышать. Ну что ж… Тогда придется нарушить традицию. Он сделал знак, чтобы убрали их кресла, которые Джи окрестил «тронами», и сказал Людвигу, что сегодня пойдет на сцену один. Кажется, тот обиделся. Но что поделать…
Музыка стихла, и в торжественной звенящей тишине Бэллот вышел на середину огромного сверкающего помоста, под перекрестный свет софитов. И в эту самую секунду решил, что, как только произнесет положенную речь, сразу же уйдет из зала — искать юного негодника, а когда найдет, отшлепает при всех! Пусть знает!
— Дамы и господа, я счастлив объявить вам…
Синди продолжала стоять в дверях дамской комнаты:
— Ну и какой небылицей ты решил развлечь меня на этот раз?
— Синди, я пришел сказать, что я…
— Негодяй, лжец, двуличный трус, который запутался в собственных словах.
— Нет!
— И который боится признаться, что заврался!
— Синди, все не так. Сейчас я тебе объясню. Все очень просто.
— Ну-ну. Я вся внимание.
— Синди. Одним словом… Да, я сын Бэллота.
Джи поднял на нее свои ореховые глаза, и в этот миг Синди, вне всякой логики, поняла, что простит ему все. Не сразу, конечно, со временем, но простит.
— Но что это меняет, Синди, а?
Она молчала.
Рядом стояла Тина, в восторге прижав руки к груди, и с откровенным обожанием разглядывала его.
— Что это меняет? Есть ты, и есть я. Мне все равно, кто твои родители. А тебе, по-моему, до сегодняшнего дня было все равно, кто мои. Так?
