Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
– Слушай, хватит уже бояться, – проворчала Цветанка. – Мы – не людоеды, сказано ж тебе!
Когда Светланка крепко уснула, воровка забралась на лежанку. Тесновато там было двоим, но она кое-как угнездилась рядом с Млиницей. Женщина покорно разомкнула губы под поцелуем и впустила жадный язык Цветанки; сперва она отвечала на ласки вяло и скованно, но потом начала потихоньку входить во вкус. Морковки под рукой на сей раз не было, но воровка успешно ублажила Млиницу ртом. Та боялась разбудить ребёнка и приглушённо стонала сквозь сомкнутые губы.
Невзора со Смолко вернулись с охоты сытыми и принесли мяса для Цветанки. Та не стала есть при Млинице – вышла на крылечко и там утолила голод.
Утром она отправилась в Зайково. Там она попробовала сама задать корма скотине Млиницы, но животные боялись оборотня и забивались в угол, а к корму не притрагивались. Пришлось постучаться к соседям и попросить их временно взять на себя заботы о домашней живности. Те в дом Цветанку не пустили, опасливо разговаривали через приоткрытые ворота, но пообещали поручить это дело своей двенадцатилетней дочке. Осиротевшей Млинице они сочувствовали, а потому даже отказались от вознаграждения – мешка ржи, который посулила им Цветанка за труды.
Последующие ночи Млиница тоже почти не спала, а днём хлопотала по хозяйству, стараясь задобрить оборотней. Воровке становилось досадно при виде её полных страха, заискивающих глаз; ей хотелось видеть искреннюю улыбку женщины, но до этого было, видно, ещё далеко. Впрочем, нянчиться со Светланкой Млинице понравилось, она тянулась к колдовски-тёплому свету, который излучали глазки девочки. Порой она, прижав ребёнка к себе, тряслась от беззвучных рыданий, и в такие мгновения воровка не знала, что сказать: никакие слова не могли утешить мать, потерявшую своих детей. Со Смолко Млиница тоже постепенно поладила – даже осмеливалась гладить и чесать его за ушком, когда тот перекидывался в зверя. Хоть малыш был невообразимо мил и пушист, но обнимать и тискать его в волчьем обличье Цветанка с Невзорой ей не советовали: он мог невзначай оцарапать её.
Десять дней и ночей Млиница провела в лесном домике. Она немного привыкла и освоилась, но бессонница не отступала, отнимая у неё силы. Не помогали никакие успокоительные травы, и стало ясно, что долго без сна Млинице не выдержать.
– Придётся тебе вернуться домой, голубка, – признала Цветанка. – Ума не приложу, отчего ты не можешь уснуть… Может, всё-таки страх виноват.
Она отнесла измученную женщину в Зайково. Едва та коснулась головой подушки в родном доме, как долгожданный сон почти сразу же сомкнул ей веки, и Цветанка неслышно удалилась.
Воровка не беспокоила Млиницу три дня, а на четвёртый заглянула в гости. Та вышла ей навстречу заметно отдохнувшей и сразу же спросила про Светланку.
– Жива, здорова, кушает хорошо, – с улыбкой ответила Цветанка. – Что ей сделается? Ты-то сама как, ладушка-голубушка? Отоспалась хоть?
– Засыпать стала быстро, вот только после снов тех целый день в слезах хожу, – ответила Млиница. – Снятся мне детушки, супруг, батюшка с матушкой… Тоска заела – хоть волком вой. Всё здесь памятью дышит, на какую вещь ни гляну – и перед глазами они встают, родненькие мои. Нигде мне жизни нету! Что ж делать мне, Заинька? У вас спать не могу, дома – жить…
Жаркая, колючая и солёная волна сострадания накрыла сердце Цветанки. Впору было самой сюда переселяться, чтобы отгонять от Млиницы ежедневные тоскливые мысли, но вряд ли жители Зайково обрадовались бы такому соседству. Несмотря на всю признательность за помощь, они всё-таки побаивались оборотней. Тревожась за Млиницу, Цветанка заночевала у неё; перед сном они сходили в баню, и в парилке воровку при виде обнажённых женских округлостей снова обожгло желание. Прижав ладонями влажные, упругие ягодицы с прилипшими дубовыми листочками с веника, она прильнула поцелуем-засосом к шее Млиницы.
– Давай здесь, – прошептала та, покрываясь маковым румянцем и отводя глаза под сенью пушистых ресниц. – В доме я не могу… Совесть зазревает. Будто супругу изменяю…
– Я теперь твой супруг, забыла? – усмехнулась Цветанка.
Крепкий ветер бесновался снаружи, бросая в окна пригоршни дождя со снегом, а в доме было жарко натоплено, на столе тлела масляная плошка, и полумрак обнимал уютнее, чем пуховая перина. Спать не хотелось, и воровка просто изучала тени на потолке и стенах, слушая дыхание Млиницы и наслаждаясь тяжестью её головы на своём плече. По движению её ресниц Цветанка догадывалась, что той тоже не спится.
Млиница вздохнула и пошевелилась, убрала голову с плеча Цветанки.
– Заинька… Уйди на полати, а? – попросила она. – А то, кажись, опять сон от меня улетел. Может, ежели ты будешь подальше, я и сумею уснуть.
– Ладно, голубка, как скажешь. – Воровка тихонько чмокнула Млиницу в висок и забралась на полати.
Там она растянулась на пыльном овчинном полушубке, вдыхая затхлый запах старой шерсти и одним глазом поглядывая вниз, на сиротливо свернувшуюся под одеялом Млиницу.
– Заинька, – вскоре послышалось снизу, – я кожей чую, как ты на меня глядишь. Не смотри, ладно?
Цветанка со вздохом перевернулась с живота на спину и уставилась в близко нависший над нею потолок; можно было поднять руку и поскрести его когтем… Веки воровки уже начали склеиваться, когда сквозь жужжащий полог дрёмы прорезался тоненький, серебристый всхлип. Цветанка рывком приподнялась на локте и вслушалась… Так и есть: Млиница плакала в подушку.
– Пташка, ты чего там? – вполголоса спросила Цветанка, свесив голову вниз.
– Я не могу уснуть, – жалобно пролепетала Млиница. – Тебя не было – могла… А теперь – опять…
Цветанка мягко спрыгнула на пол. Светильник уже потух, и она, угадывая невысказанное желание Млиницы, зажгла лучину в светце.
– Ну что опять с тобою? – Цветанка со вздохом присела на край постели.
Млиница села, с отчаянием вцепившись себе в ворот сорочки.
– Я поняла… Я не могу спать, когда рядом оборотень.
– Но ведь ты же знаешь, что я тебя не трону. – Цветанка осторожно скользнула тыльной стороной когтистых пальцев по прядкам, выбившимся из её растрёпанных кос, мягко заправила их за уши. – Я не причиню тебе зла никогда. Ты ведь сама убедилась… Или ты мне всё-таки не веришь?
– Ах, Заинька мой! – исступлённым шёпотом выдохнула Млиница, щекочущим теплом объятий обвивая плечи и шею Цветанки. – Вроде бы и верю, а всё равно сердечко стучит-стучит, бьётся в груди, аж больно под рёбрами! И надышаться не могу – воздуха не хватает. Глаза закрою, а они сами открываются, проклятущие, и нету сна, хоть ты тресни! Мерещится всяко-разно – будто подкрадывается ко мне кто-то…
