Анастасия Баталова - Фантом (СИ)
— И ты даже не попытаешься?
Сандалии с ремешками задумчиво перекатывались с носка на пятку и обратно. Носки красных кедов ритмично барабанили по асфальту.
— Нет. Зачем зря сердце рвать?
— А я бы на твоём месте попробовала. Люди всегда сами устанавливают себе границы возможного.
…Добби съехала с кольцевой в город. Раз уж сегодня вечер ностальгии, то волне можно позволить себе ещё одну маленькую роскошь. Она стыдилась этой своей привычки и нечасто потакала ей. Добби нравилось иногда приходить в книжные магазины и подолгу листать учебники по медицине. При виде латинских терминов и подробных иллюстраций строения внутренних органов, каждый раз в ней что-то сжималось и сладко, и грустно. С таким чувством думают обычно о несбывшейся любви.
8Михалыч-фантом медленно отделился от спящего Михалыча. Сначала он представлял собою полностью прозрачный, чуть светящийся в темноте силуэт, словно облако искрящейся пыльцы, потом постепенно начал сгущаться, темнеть, обретать плотность, пока, наконец, не превратился в неотличимого двойника спокойно спящего на узкой тахте человека.
— Как же, однако, круто иметь тело, — произнёс фантом, с наслаждением потягиваясь, рассматривая и изучая свои руки, грудь, живот, — наконец-то! Я так долго ждал… Какая же это огромная привилегия — быть настоящим, а некоторые, — он с досадой глянул в сторону тахты, — этим не пользуются!
Прихватив с тумбочки ключи и сигареты Михалыч-фантом вышел на улицу. Раннее утро. Нежный цвет небосвода. Рассвет между высотными домами — словно приоткрытая раковина жемчужницы. Только что политые водой тротуары дышат свежестью.
Он щелкнул зажигалкой и закурил. Тут же закашлялся, сморщился от отвращения и швырнул недокуренную сигарету на асфальт.
— Тьфу ты, чёрт! Гадость какая! И зачем он только это делает?
Михалыч-фантом повертел в руках сигаретную пачку, намереваясь выбросить её в урну, но потом раздумал и сунул в задний карман джинсов.
— Если уж требуется во всем походить на оригинал, то хотя бы для вида придётся носить это с собой, — прокомментировал он данное действие сам себе.
Фантом посмотрел на часы. Начало седьмого. Самое лучшее время для прогулки по влажным пустынным улицам, с очень большой долей вероятности никого не встретишь: сможешь сполна насладиться самим собой, своим внутренним содержанием, ощущениями, воспоминаниями, мечтами…
Он радостно пошёл вперёд по тротуару, упиваясь самой возможностью идти, шагать, набирать полную грудь свежего утреннего воздуха, смаковать его, бережно прикасаясь к нему внутренними сторонами лёгких. Надо же! Такое удивительное ощущение — дышать! Просто невероятное! Подумать только: кто-то умудряется этого даже не замечать…
И вдруг он увидел Добби. Свернув из другого переулка возле пышного куста отцветающего шиповника, она выплыла прямо ему навстречу. Лёгкий ветерок бросил ей вслед несколько розовых лоскутков. Она была в том самом платье, белом в мелкий темно-синий горошек, перехваченном на талии широким в тон горошкам поясом с большой пластиковой пряжкой. Лицо её светилось тихой простой радостью бытия.
Добби заметила Михалыча-фантома и остановилась.
— Здравствуй, — сказала она.
— И ты, — ответил он.
— Не ожидала так скоро увидеть тебя снова, — она смотрела на него снизу вверх, ясные глаза её, отражавшие свет неба, казались почти серебристыми, — но ты не такой как вчера, — добавила она, вдруг насторожившись, — другой какой-то…
— Ты тоже! Мы умираем каждую секунду и каждую секунду рождаемся вновь. Странно, что ты ожидала встретить меня прежним, ведь прошла целая ночь!
Она засмеялась.
— Определённо, ты совсем не такой. Только я пока не могу понять, что именно в тебе изменилось…
— Хочешь мороженого?
— Воистину мир полон чудес! — прошептала она, расцветая слегка испуганной улыбкой. Когда-то Добби и представить себе не решалась того, что происходило теперь наяву, она считала место, где они с Михалычем будут идти рядом и есть мороженое седьмыми небесами. Она думала, что это невозможно — попасть туда. А сейчас… Добби немного неуверенно выставила вперёд носок чуточку пыльной кремовой балетки — не провалится ли вдруг под ней тротуар, оказавшись на самом деле облаками седьмого неба… Когда мечты, на которые ты уже давным-давно махнул рукой неожиданно сбываются, в первый момент обычно становится не по себе.
— Конечно, хочу, — ответила она.
Пока ходили за мороженым в маленький круглосуточный магазинчик «Продукты», переделанный из квартиры на первом этаже, Михалыч-фантом спросил:
— Думаешь, это случайность, что мы с тобою встретились опять? Город большой… И немного странным ведь кажется наше внезапное соседство? Будто бы кто-то поселил нас рядом. Совпадение?
Она пожала плечами, и, сорвав на ходу лепесток шиповника, сдула его с ладони.
— Я не верю в подобные совпадения, — продолжал он, — есть такая теория, что судьба неизбежно сводит людей снова, если в их отношениях осталась какая-то незавершённость, если не была поставлена окончательная точка, и эти люди не сделали чего-то, не сказали друг-другу, не успели или не смогли… — он вдруг умолк, а через мгновение добавил — мне кажется, я должен попросить у тебя прощения…
Добби взглянула на него удивленно.
— За что?
— Я, наверное, обидел тебя. Помнишь, тогда, на выпускном. Ты ведь не побоялась обнаружить свои чувства, а это… иногда так трудно. Часто приходится скрывать их, чтобы не показаться смешным или не вызвать осуждения.
— Пустяки… — сказала Добби и спрятала глаза, — в том, что было, уже ничего нельзя изменить.
— Но можно построить что-то новое…
Добби молчала и, не глядя на него, рвала на мелкие кусочки кремовый лепесток чайной розы.
— Тебе не приходило в голову, что слова «прощать» и «прощаться» так похожи далеко не случайно? Никто не может проститься окончательно до тех пор, пока есть, что прощать. Я так думаю.
— Любопытно, — сказала Добби, — но позволь мне с этим не согласиться. Бывает по-разному. Вот, к примеру, я и Клейд. Мы давно вместе и нам вроде бы нечего прощать, я даже не припомню, чтобы мы когда-нибудь всерьёз обижались друг на друга… И при этом мы ведь не прощаемся.
— А разве прощают только плохое? Гораздо чаще люди не могут простить друг другу именно хорошего, это и связывает их вместе.
— В таком случае, я не могу простить тебе твоего голоса, — сказала Добби, подняв на него глаза, наполненные светом утреннего неба.
Несколько мгновений она молчала, молчал и он, сочная листва сухо шелестела над их головами, оттеняла его глаза, делая их ещё зеленее, а потом Добби вдруг рассмеялась и добавила с веселым возмущением:
