Изобел Чейс - Апельсиновая ночь
— Что вам угодно? — закипая, спросила она.
— А как вы думаете? Я хочу пригласить вас на танец.
Карен стиснула зубы, поняв, что ведет себя недопустимо.
— Извините меня.
Он подал ей руку и осторожно повел к танцующим парам.
— Полагаю, вы собираетесь сказать, что вовсе не горели желанием танцевать со мной?
Карен вскинула голову, но промолчала. Она чувствовала, как краска заливает ее щеки, и очень боялась: вдруг он каким-то образом догадается, что она только и думала, как бы потанцевать с ним.
Рафаэль крепко обнял ее одной рукой. Это было совсем не похоже на танец с Луисом: истинное блаженство! Ощущение его близости было таким острым, что все мысли вылетели у нее из головы, кроме одной — как бы не потерять благоразумие. Карен взяла себя в руки и осознанно улыбнулась ему.
— Я слышала, вы собираетесь объявить сегодня о своей помолвке.
— В самом деле?
Что-то в его голосе насторожило ее, но остановиться она уже не могла.
— Отчего не сделать это прямо сейчас?
Рафаэль еще сильнее прижал ее к себе, но это было объятие несколько другого рода. Карен почувствовала, что он раздражен, но удержаться и не провоцировать его дальше не могла.
— Так что же? — Она резко запрокинула голову, взглянула на него и тут же пожалела — его лицо оставалось спокойным, и невозможно было понять, о чем он думает.
У Карен все внутри задрожало.
— Это зависит от того, с кем я должен обручиться.
— С Консуэлой, конечно!
— Конечно.
Карен быстро облизала губы: за его плечами она видела совершенно счастливую Консуэлу, танцующую с Педро. Выполняй она лучше свои обязанности дуэньи, тотчас же придумала бы способ помешать им, — ну хотя бы попросила Луиса вмешаться.
— Могу ли я открыть вам секрет? — сказал Рафаэль ей на ухо.
Она отрицательно покачала головой:
— Нет! Пожалуйста, не надо! Уверена, это что-то неприятное, и я действительно не хочу ничего слышать!
Его глаза озорно сверкнули.
— Я полагаю, вы просто боитесь! Но такое поведение совсем не соответствует женщинам с таким цветом волос, вы не думаете?
— Не вижу причин, почему трус не может быть рыжим!
Он засмеялся, и его смех разнесся по комнате, вызывая у присутствующих улыбки.
— Ну и признание, — поддразнил он Карен.
Она тоже улыбнулась.
— Это не просто признание, — возразила Карен. — Это мое глубокое убеждение, то есть, — сбилась она, — я хочу сказать, благоразумие — это часть достоинства, а не трусость.
— Понимаю.
— Что именно? — спросила Карен, не будучи уверенной, что сама понимает что-либо.
— Меня восхищает ваше стремление быть благоразумной. Разумеется, я прекрасно понимаю, как вам нелегко, поскольку вы решили женить меня на Консуэле.
— Я ни на чем таком не настаиваю! Вы сами сказали, что собираетесь жениться на ней. Еще при нашей первой встрече!
— В самом деле? — В его голосе звучало удивление. — Кажется, это было так давно… Я успел забыть об этом!
— Забыть? Как можно забыть о свадьбе!
Карен была шокирована.
Рафаэль снова засмеялся, и Карен возмутил этот самодовольный смех.
— Да, уже все было обговорено, — согласился он. — Моя женитьба устраивала всех нас, по крайней мере, я так думал. Но когда я обнаружил, что лично для Консуэлы это событие не столь уж желанно, то не очень сожалел…
— О чем? — не выдержала Карен.
— Я подумал, будет гораздо лучше, если она выйдет замуж за Педро…
— Луис так не считает!
— Карен, вам обязательно нужно перебивать меня? Конечно, Луиса это не обрадует, но разве можно пожертвовать счастьем трех человек только для того, чтобы обеспечить Луису пропитание на каждый день!
— Н… нет, — согласилась она. — Трех человек? О каком третьем человеке вы говорите?
— Так как мы говорим о помолвке Консуэлы, значит, обо мне речь уже не идет. Вас это устраивает?
Разумеется, подумала Карен, третьим человеком был Педро! А кто же еще?
— Для меня самое главное — мой успех в апельсиновом бизнесе. — Она поторопилась сменить тему: — Но это станет невозможным, если вы украдете у меня мистера Ротенштейна!
Рафаэль прищелкнул языком.
— Мистер Ротенштейн подписал контракт со мной, — сказал он тоном, не терпящим возражений.
Карен закусила губу. «И это означает конец моей работе», — подумала она.
— Я надеюсь, Консуэла и Педро будут очень счастливы.
— А Луис?
Карен пожала плечами. Она поняла: если ее собственная работа не будет зависеть от Луиса, то и его будущее не особенно ее волнует.
— Луису самому придется жениться на деньгах! — заметила она.
— А вы совсем не богаты!
Эта мысль ее позабавила.
— Все мое богатство — Тимоти.
Небольшое волнение прокатилось среди дам, одетых в черное, когда музыка внезапно прервалась. В центр комнаты был вынесен стол с бокалами, установленными шестиярусной пирамидой. В середине возвышалось серебряное ведерко с шампанским. Официант шумно открыл первую бутылку и начал разливать вино с верхнего бокала. Шампанское, искрясь и переливаясь каскадом, потекло вниз из бокала в бокал по всей пирамиде, и ни одна капля при этом не попала на стол.
Стоявший неподалеку, Луис нервничал и был очень напряжен. Рядом с ним мистер Ротенштейн с благодушной улыбкой во все глаза наблюдал за восхитительным зрелищем. Педро и Консуэла стояли чуть поодаль, крепко держась за руки, и, казалось, никого и ничего не замечали. Карен, найдя пристанище среди вдовствующих дам, ждала, когда Рафаэль объявит о помолвке.
Когда напряжение достигло предела, Рафаэль сделал шаг вперед и поднял свой бокал. Сейчас, подумала Карен, он похож на испанца более чем когда-либо. Темноволосый чужеземец в облегающем вечернем костюме — только высокий и стройный испанец может носить подобную одежду с таким шиком.
— За моего кузена Педро и его нареченную жену Консуэлу, — объявил он с чувством.
На мгновение воцарилась тишина, затем по залу прокатился гул удивленных голосов. Рафаэль осушил бокал, кивнул кузену и направился через всю комнату к Карен.
— Могу я вас пригласить? — спросил он, как только музыка заиграла вновь.
И, не дожидаясь ответа, он обнял ее за талию и повел на середину залы, где уже танцевали Педро с Консуэлой. Карен не сделала попытки освободиться. Да она и не могла бы позволить себе этого — слишком много глаз смотрело на них, и среди них она физически ощутила пристальный взгляд Луиса. В нем не было ни печали, ни огорчения — одна холодная неприязнь. Но сейчас ей было все равно.
Глава 12
