Лора Брантуэйт - Шепот моего сердца
Впрочем, просыпалась с тяжелым чувством она всегда. Только через три дня в обеденный перерыв она вырвалась к Мишель в больницу. Мишель без макияжа и укладки показалась ей чужой, миловидной, болезненной девушкой.
— Карен, прости меня, — жалобно проговорила Мишель, едва увидев Карен на пороге палаты.
Видимо, но внешнему виду напарницы поняла все.
— Карен, как только меня выпишут, я приеду в офис. Хотя бы на телефоне буду сидеть, — пообещала Мишель.
Карен поняла, как сильно любит эту маленькую дуреху.
— Не сходи с ума, Мими, я пока справляюсь, — в этот момент Карен понадобилось прочистить горло, чтобы восстановить голос, — а ты лучше побереги себя. Как тебя угораздило?
— В здании минут на пятнадцать отключили электричество, и лифты, естественно, стояли, а миссис Филлипс срочно понадобились газеты из киоска на первом этаже. Срочно, понимаешь? И я побежала по лестнице, но каблук подвернулся, и…
— Ой, не надо, пожалуйста, не продолжай. А то я, пожалуй, примкну к какому-нибудь движению протеста против сложившейся корпоративной культуры, — простонала Карен. — Ладно, поправляйся, я только на минутку забежала. Вон тот беленький букетик — от миссис Филлипс.
— Спасибо, что сказала, я попрошу уборщицу, чтобы почистила им унитаз. А ты посиди. Если хочешь, можешь не разговаривать со мной. Когда у тебя теперь выдастся минутка покоя…
У Йена, напротив, времени для размышлений было предостаточно. Возможно, больше чем ему хотелось. Но спрятаться от себя было некуда — здесь не было любимой спасительной работы, а телевизора он не держал намеренно. Йен пробовал читать, но сосредоточиться на тексте было невероятно трудно, к тому же быстро начинала болеть голова. И приходилось… отдыхать.
Он сидел на веранде, глядя на белый пейзаж в зимней «графике»: черный, белый, все оттенки серого, как на карандашном рисунке руки великого мастера.
Гулял, попутно удивляясь тому, как этот графический пейзаж обретает еще два измерения.
Сидел у камина, завороженно глядя на текучие языки пламени.
И думал о Карен. Эти мысли ему были приятны. И лишь немного тревожили.
Он вспоминал каждую минуту их знакомства, прокручивал в памяти все разговоры, перечитывал все эсэмэс. Воскрешал в памяти ее взгляды, улыбки, жесты. Рука на горле — так трогательно. Жаль, что Карен все время закрывает шею — она у нее редкостной красоты. Правильные линии, нежный цвет, шелковистая кожа… При воспоминании о ее коже Йен не мог унять внутренней дрожи. Ему казалось, что он только сейчас начал жить, что до этого была летаргия или сон, а вот теперь… Теперь он снова чувствует, дышит полной грудью, видит красоту окружающего мира.
Кэрол никуда не ушла. Поначалу Йена мучило то, что он допустил подобную близость с другой женщиной, фактически впервые изменил жене. Та, что была до Карен, не в счет. Но прислушавшись к своему сердцу, он понял, что любовь к Кэрол никуда не ушла. Она осталась в нем, мягкий, спокойный свет, слегка оттененный печалью. Ушла боль, тоска, невыносимое, сводящее с ума одиночество, которое выжигало его изнутри. И за это он тоже благодарен был Карен.
Карен. Он ошибался, думая, что ей не подходит это имя. В ней оказалось столько страсти, сколько, наверное, хватило бы на полдюжины женщин. И еще больше нежности. Она, должно быть, очень долго отрицала в себе женщину. Глупые, глупые те мужчины, которые прошли мимо нее.
Хотя… Это ли не еще одна ниточка, из которых соткан был ее путь к нему?
Чем больше он вспоминал, тем больше тепла испытывал к ней. Может быть, это тает лед, который занял место его сердца и по неведомым законам природы все-таки четыре года гнал его кровь по жилам, охлаждая ее до температуры мартовской воды…
Йен скучал по ней. Кажется, это она говорила ему о принятии жизни? Да, теперь он принял ее до конца. И раз ей нужно было уехать — значит, так правильно. Еще одна нить вплетена в узор их судеб. Они встретятся скоро. Совсем скоро. Осталось ведь всего несколько дней. А потом можно будет снова сюда приехать, ей ведь понравился дом и наверняка еще больше понравится заниматься любовью у камина.
Йен улыбнулся и отогнал от себя эти мысли. Ему хотелось наслаждаться ею в реальности, а не предаваться фантазиям. Все равно все будет по-другому. Не так, как представляется. Лучше.
Йену казалось, что он за дни, проведенные у озера, стал мудрее, постарел на десять лет — и одновременно помолодел на все восемнадцать. Никогда прежде он не чувствовал себя спокойнее, чем в это время.
И только безумно хотелось к ней.
Утром в четверг он понял, что не в силах дольше сопротивляться этому желанию. Впрочем, ему в любом случае нужно было возвращаться к работе. Нью-Йорк ждал его.
Он гнал так же быстро, как когда отвозил Карен, совершенно не думая о том, что экспресс не отойдет раньше только потому, что ему так очень хотелось бы.
Йен сейчас в полной мере понял ту братию молодых рыцарей из легенд, мифов и сказок, которые уходили на подвиги, а потом возвращались к своим прекрасным девам. Подвигов он, конечно, не совершал, но его переполняло какое-то торжественное ожидание и предвосхищение чего-то небывало прекрасного. Он чувствовал себя обновленным. Он волновался, да, но где-то в самой глубине своего существа, был спокоен, как океан. Штормы случаются только на поверхности, только на поверхности вздымаются волны и образуются гребни из пены. Океан в самом себе небывало спокоен.
В поезде он не смог заснуть — все думал о Карен. Какой будет их встреча?
Ему хотелось сделать ей сюрприз. Это не составит никакого труда. Он знает адрес ее офиса. Наверняка ей будет приятно увидеть его у входа. Хоть в десять, хоть в одиннадцать вечера, он ее дождется. И даже если она за день устанет настолько, что не до конца поймет, что он приехал, ничего страшного. В конце концов, завтра — маленькая дата их знакомства, и вполне можно устроить романтический ужин…
Йену казалось, что он парусник, летящий на всех парусах к заветной цели. И что все ветры судьбы сейчас подвластны его воле. Восхитительное ощущение.
На вокзале в Нью-Йорке он взял такси и поехал домой. Было без четверти пять. Достаточно времени, чтобы принять душ, переодеться и выбрать самый роскошный букет.
В восемь тридцать он уже сидел в своем черном «форде», припарковавшись напротив входа в здание «Юнител корпорейшн». Послал Карен сообщение: «Как ты, милая?». Ответ пришел через несколько минут: «Заворачиваю бутылки вина для больших шишек. Каждая стоит больше, чем я зарабатываю за неделю. Если я умру, пусть меня похоронят в подарочной упаковке». Йен покачал головой. Видимо, у нее был очень «веселый» день.
