Инга Деккер - Бухта радости
Когда боль становилась совершенно невыносимой, он массировал ей спину. Когда ее волосы увлажнились и стали липнуть к щекам, он попросил принести кубики льда и стал вкладывать их ей в рот.
Проклятье, думал он, чувствуя, что не годится для подобной задачи. Родовые муки становились все тяжелее, все чаще.
— Мне хочется тужиться, — проговорила Алберта, с трудом дыша.
— Еще рано, — ответил доктор и многозначительно посмотрел на Лоренса.
Тот кивнул, повернулся к Алберте и предложил:
— Давай поговорим о другом. Я рассказывал тебе, как однажды в школу вызвали Монтегю только из-за того, что я заглянул одной женщине под юбку?
Алберта просипела что-то неразборчивое сквозь зубы, потом спросила:
— Думаешь, мне есть… до этого… дело? Мне обязательно это знать?
Лоренс едва не рассмеялся, но сдержался. Нехарактерная для нее реакция подсказала ему, какую чудовищную боль она испытывает.
— И все же я поведаю часть той давнишней истории, — продолжил он в отчаянной надеж-де на то, что боль отпустит ее, если ему удастся отвлечь или даже рассердить ее. И он повел свой рассказ, лишь частично опиравшийся на реальные факты и почти не имевший ничего общего с действительным событием, лишь бы отвлечь внимание Алберты от желания тужиться.
— Разумеется, Клементина была не настоящей женщиной, а всего лишь манекеном в кабинете обществоведения. Но когда тебе четырнадцать лет и ты учишься в мужской школе, тебя волнует все, что даже отдаленно напоминает соблазнительную красотку. Той даме было далеко до тебя, мой ангел. Ее синтетические ноги не могли бы идти ни в какое сравнение с твоими прекрасными формами. Готова выслушать еще одну историю, милая?
— Я… ни к чему… не готова. Я отплачу тебе за это, Лоренс! — задыхаясь, пригрозила Алберта.
Доктор сочувственно улыбнулся Лоренсу.
— Все будущие мамы говорят то же самое всем будущим папам. Здесь, естественно, другой случай. Вы ведь…
Доктору, разумеется, было известно, что Лоренс никакой не отец. Он знал Алберту. Лоренс произнес про себя слова благодарности этому человеку за то, что он не выгнал его из родильного зала.
В это мгновение Алберта издала долгий, низкий стон и взмолилась:
— Пожалуйста! Ну, пожалуйста!
— Доктор! — воскликнул Лоренс.
— Да, — кивнул тот, — сейчас уже можно тужиться. Вы сумеете помочь ей. Считайте до десяти между потугами. Поддержите ее.
Лоренс поддержал Алберту под спину, когда доктор и медсестра осторожно повернули кресло в нужное положение, и приказал ей тужиться, хотя она и без того начала делать это.
— А теперь считайте: один, два, три…
— Четыре, пять, шесть… — продолжила Алберта вместе с ним. — Пожалуйста, разрешите уже…
— Еще нет. Девять, десять, — досчитал Лоренс. — Теперь тужься.
Вместе считали. И вместе тужились. Снова и снова. Алберта устала, ее стоны стали жалобнее, ее дыхание — еще более прерывистым.
— Я… Я… Я не могу больше считать, — с трудом выдавила она из себя.
— Натужьтесь еще раз, — потребовал доктор, — Поэнергичнее!
Алберта сжала пальцы Лоренса с такой силой, что ему показалось, будто ее кожа сплавилась с его кожей. Лоренс постарался перелить в нее как можно больше собственной энергии.
— А вот и он, — возвестил доктор, и Алберта снова напряглась.
Негромко вскрикнув, Алберта вытолкнула свое дитя в свет, то есть прямо в руки доктора.
Акушер улыбнулся Алберте, пытавшейся восстановить дыхание, и ободрил ее:
— Она уже здесь. Ты сделала это, Берти. Наконец-то она родилась.
Несколько секунд Алберта не реагировала на новость. Потом тяжело откинулась своим измученным, но прекрасным телом на руки Лоренса и произнесла, все еще задыхаясь:
— Она родилась, Ларри. У меня дочь!
Лоренс с улыбкой смотрел на нее, прижимая к своему плечу и поглаживая ее мокрые волосы. Алберта улыбнулась ему в ответ и перевела взгляд на крошечную новую представительницу рода человеческого в руках доктора.
— Желаете перерезать пуповину? — спросил доктор Лоренса, который удивился, увидев, как задрожали его руки, когда он взял ножницы.
Лоренса пугал вид беспомощного комочка-крохи, которую медсестра наконец вложила в руки роженицы. Его умиляло то, как детские губки искали источник своей первой в жизни еды на кремовой коже Алберты. Даже кафедральный собор не мог бы внушить ему большее благоговение, чем вид новой жизни, входящей в мир и занимающей в нем свое место.
Долгие секунды Лоренс просто наблюдал. Еще несколько секунд он уговаривал себя встать. Его охватило ощущение, что его бросили. В нем уже никто не нуждался. Он сделал свое дело. И незачем ему оставаться здесь дольше.
Лоренс медленно поднялся и взглянул сверху вниз на Алберту и ее дочку.
— Ну разве она не красавица? — спросила Алберта, не отрывая глаз от своего дитя.
— Само совершенство, — согласился Лоренс, нежно провел кончиками пальцев по щеке Алберты, наклонился и поцеловал ее в лоб. — Оставляю вас, чтобы ты могла поближе познакомиться со своей дочкой.
Он повернулся к двери.
— Ларри! — позвала Алберта тихо и неуверенно. Он оглянулся через плечо на нее и малютку — они олицетворяли собой красоту и невинность.
— Останься, — тихо попросила она. — Хотя бы на несколько минут. Ты можешь даже отдохнуть здесь. — Она указала на кресло-качалку. — Ты ведь устал.
И вовсе я не устал. Напротив, я переполнен энергией, нетерпением, бодростью и… отчасти разочарованием, размышлял Лоренс. И все же он остался, сел в кресло и наблюдал за самой восхитительной сценой, какую только видел в своей жизни. И понимал, что будет помнить этот момент всегда, даже после того, как они распрощаются с Албертой.
Мои переживания походят на аттракцион «американские горки», думала Алберта, когда два дня спустя покидала больницу с дочкой, которую нес ее брат Алекс.
Два дня она знакомилась со своим ребенком — Мэри-Луизой, и их знакомство было восхитительным, забавным и богатым информацией.
За два дня она осознала, что ее жизнь изменилась коренным образом и что Лоренс постепенно исчезает из ее новой жизни и вот-вот оставит ее и Мэри. И это… просто ужасно. С одной стороны, размышляла она, я должна радоваться, что мне посчастливилось познакомиться с ним; с другой стороны, обуревает глупое и даже безумное желание упросить его остаться. Уговорить Лоренса полюбить меня достаточно сильно, чтобы поверить мне и остаться со мной.
— Он еще не уехал, миленькая моя, — шептала Алберта на ушко дочки, прижимая ее к себе.
— Чего? — спросил Алекс, толкая кресло-каталку, в которое его сестру с Мэри-Луизой усадили чуть не силой.
