Лора Морган - Цыганская кровь
— Почему бы и нет? По крайней мере, ты увидишь, как беспощадно правдива моя живопись. Она вон там. — Тори кивком показала на угол комнаты, где стоял последний ящик.
Девон подошел к нему и, взяв инструменты, открыл. Перед тем как вынуть полотно, он нерешительно посмотрел на Тори.
— На твоем месте, — сказал он, — большинство женщин давно бы уничтожили эту картину.
— Возможно, но только если бы они не были художниками. И если бы это не была их лучшая работа, — уверенно произнесла она. — Конечно, здесь есть некоторая ирония судьбы, но это действительно моя лучшая вещь.
Через минуту Девон сам убедился в этом.
Он вынул картину и поставил ее у стены, потом отступил назад, чтобы лучше рассмотреть портрет.
Ничто в картине не отвлекало внимания от изображенного на ней мужчины, потому что фон, представлявший собой какое-то помещение, был написан лишь в общих чертах. Но что касается самого портрета…
Он был очень красив: иссиня-черные волосы, голубые глаза, мужественное загорелое лицо с классически правильными чертами, обаятельная улыбка. Но от внимательного глаза не могло ускользнуть и нечто неприятное, что безошибочно передала кисть Тори. Что-то тщеславное было в его манере держать голову, искривленные усмешкой губы таили жестокость и эгоизм, самонадеянность, граничащая с высокомерием, читалась в изгибе надменно поднятых бровей. Красота его была внешней. За ней скрывалась пустота.
Тори тихо сказала:
— С тех пор как мы расстались, я не притрагивалась к картине. Это правдивый портрет, Девон. Как бы мне ни хотелось изобразить его таким прекрасным, каким я его себе представляла, правда искусства оказалась сильнее моих чувств.
Девон повернулся к ней, глаза его светились недобрым огнем.
— Где он сейчас? Может быть, где-нибудь неподалеку?
— Нет. Он сказал, что едет в Техас. Я только не знаю, куда именно. А почему ты спросил меня об этом?
Набрав побольше воздуха, Девон решительно произнес:
— Потому что, когда мне что-нибудь угрожает, я предпочитаю первым наносить удар.
От неожиданности Тори рассмеялась, но тут же спохватилась и очень серьезно произнесла:
— С его стороны тебе ничто не угрожает, Девон. Если я вообще когда-либо вспоминаю о нем, то только как о своей ошибке. И больше ничего.
— Но он заставил тебя страдать.
— Я сама виновата. Потребность любить я приняла за любовь, я придумала себе этого человека таким, каким он не был на самом деле. Там все кончено, Девон. Я даю тебе слово.
— Тогда напиши мой портрет, — попросил он.
Тори внимательно посмотрела на Девона, понимая, как это важно для него.
— Тори, пойми, я не боюсь того, что ты во мне можешь увидеть.
— Зато я боюсь, — решительно возразила она.
— И ты, и я — мы оба знаем, что рано или поздно ты должна будешь написать мой портрет. Без этого ты никогда не сможешь быть уверена, что поступаешь правильно. И я не смогу быть уверен в этом. Между нами будет все время стоять какая-то недоговоренность.
— Но еще не пришло время, — прошептала умоляюще Тори, — я еще не готова сделать это.
Девон подошел к ней, взял ее лицо в свои горячие ладони.
— Но почему? — спросил он с нежностью в голосе.
В горле у Тори встал предательский комок. Она с трудом проглотила его, потом на минуту закрыла глаза, и вдруг из ее груди, из самой глубины, сами собой вырвались слова, которых, как ей казалось, она уже никогда никому не скажет. Все сомнения и неопределенность, мучившие ее, исчезли куда-то, и она сказала срывающимся от страсти голосом:
— Потому что я люблю тебя. Да, люблю тебя и боюсь потерять.
9
Девон привлек ее к себе и крепко обнял.
— Я уж думал, что никогда не дождусь от тебя этих слов, — выдохнул он наконец.
— Но и я ничего пока не услышала в ответ, — возразила Тори, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Удивляясь своей способности даже в эту минуту подшучивать над собой, она подумала: кажется, этому чертовому парню удалось сделать из меня плаксу.
— Уж очень страшно, — сказал Девон, рассмеявшись. Он откинулся назад, чтобы увидеть ее лицо с высоты своего роста. — Конечно же, я люблю тебя, моя ненаглядная цыганка, иначе разве я сделал бы тебе свое последнее, самое серьезное предложение?
Взяв у него протянутый ей носовой платок, Тори вытерла смеющиеся глаза и рассудительно заметила:
— Откуда же мне знать, что оно настоящее? Может быть, тебе просто понадобилось место, где можно было бы прислонить свою буйную головушку.
— К твоему сведению, у меня есть квартира в Вашингтоне и половина большой фермы в Виргинии, — спокойно проговорил он. — Кроме того, у меня есть такие ценности, как отец, брат, сестра и куча друзей. Так что мне ничего не нужно, дорогая. Мне нужна только ты.
Тори неуверенно посмотрела на него, но в эту минуту Девон рассеял все ее сомнения, продемонстрировав со всей силой своего темперамента, как она нужна ему. У нее голова шла кругом, когда она все же вырвалась из его объятий. Она силилась вспомнить что-то важное, что ее беспокоило, и наконец вспомнила:
— Девон, что касается твоего портрета…
— Мы с тобой будем все делать постепенно, не надо торопиться, — прервал он ее. — Я терпеливый человек и умею ждать. — Он улыбнулся. — Скоро я придумаю для тебя такое предложение, что ты уж точно не сможешь отказаться.
— Меня вполне устраивает то самое, которое ты сделал в последний раз. Очень хорошее предложение, — прошептала она. — Лучше и придумать нельзя.
Девон прижал ее к себе.
— Не забудь, что ты сейчас сказала. Я тебе это напомню. Но попозже.
Разумеется, стейки сгорели, а салат завял, так что им пришлось отскребать печь и снова заняться стряпней. Им было очень весело. К тому же их развлекал Виски, вертевшийся под ногами и упрямо пытавшийся использовать ногу Девона вместо дерева, по которому можно карабкаться вверх. Печь ему тоже очень нравилась, и им приходилось все время следить, чтобы он в ней не изжарился.
Что же касается Тори и Девона, то их отношения вступили в новую стадию, и если не все между ними было решено, то, по крайней мере, теперь оба понимали друг друга. Со стороны их можно было принять за давних любовников — хотя при этом было видно, что они влюблены в друг друга со свежей страстью.
Казалось, много воды утекло с тех пор, как они поднялись на борт самолета, перенесшего их на Бермуды, и летели сквозь грозу и мрак, — и вот теперь они могли спокойно быть вместе, в полном смысле слова наслаждаясь друг другом. Любовь и смех наполнили дом, им было светло и радостно, несмотря на осеннюю непогоду.
