Г. Де Растиньяк - Приключения нежной Амелии
Смятение и угрызения совести, терзавшие юношу, достигли пределов неразрешимого отчаяния, когда Сюзетта открыла свои большие, влажно поблескивающие глаза и с улыбкой неописуемого блаженства посмотрела на него.
– Ну, мой любимый, я тебя сделала счастливым? – непринужденно спросила она. Эрнста внезапно поразила мысль, насколько же беспечным было поведение самой Сюзетты в данной ситуации. Он невольно опустил глаза перед ее счастливым, сияющим взором.
– Сюзетта, как вы могли довериться мне? – неуверенно пробормотал он. – Я поступил в отношении вас как подлец, и все, что я могу предложить вашему отцу в порядке искупления, это моя несчастная жизнь.
Глаза молоденькой девушки округлились от удивления и неверия.
– Милый, о чем ты говоришь? Мы будем так счастливы вместе! – Она сладко потянулась на его глазах, и ее груди заколыхались от сладострастного вздоха. – О, Эрнст, ангел мой, как я желала всего этого, и вот, наконец-то добилась! – бормотала она, нежно прижимаясь к его груди.
Он грубо уклонился от нее.
– Сюзетта, прошу тебя возвращайся домой. То, что произошло, весьма скверно. Поверь мне, я ничуть не сожалею о том блаженстве, которое на миг заставило меня позабыть обо всем на свете. Но мне до глубины души больно, что за твой драгоценный подарок, столь щедро и бескорыстно преподнесенный мне, я не могу абсолютно ничем заплатить. Ты получила представление о всей плачевности моей ситуации и знаешь, что я никогда не осмелюсь даже надеяться на наше совместное счастье.
Глаза Сюзетты сузились.
– Ты говоришь ерунду, сердечко мое! Я ни капельки не сомневаюсь, что ты принесешь мне счастье. Разве ты чудовище и способен бросить на произвол судьбы девушку, отдавшую тебе все? – прибавила она с хорошо сыгранным возмущением.
Истинно женским чутьем она разобрала, что является источником дурного настроения Эрнста и попыталась сыграть на струнах мужской чести.
Эрнст смотрел на нее с мукой на лице.
– Любимая моя Сюзетта, – сказал он со вздохом, – я самый жалкий человек на свете. Моя честь требует отказать тебе в том единственном, что ты по праву требуешь от меня, и она же не позволяет отказываться.
Он смолк, смущенный ее гневным взором.
– Честь, честь! – прервала его Сюзетта. – Неужели у тебя в голове и в самом деле нет ничего, кроме этой смехотворной чести? Нежели ты готов принести наше счастье в жертву какой-то химере? Это весьма сомнительная честь, если она не позволяет тебе возместить мне то, что я так слепо доверила тебе! – с упреком воскликнула она. Эрнст, который не мог остаться глухим к подобным доводам, нежно привлек ее к своей груди.
– Ты не понимаешь, чего ты требуешь, – со вздохом бормотал он ей на ухо. – Я, моя милая, совсем бедный человек, а тебе написано на роду выйти замуж за одного из богатейших людей Сан-Доминго.
Она засмеялась.
– Кто тебе сказал, что мне это нужно? И потом, ты просто не понимаешь, что ты говоришь. Па уверен, что из тебя выйдет великолепный плантатор, а Буамуатье станет очень скоро прекраснейшей плантацией в округе. О, Эрнст, если ты меня просто любишь, то все остальное не имеет никакого значения, – прошептала она ему.
Его лицо осталось мрачным.
– Буамуатье – не моя собственность, – с горечью сказал он. – Мне не принадлежит ни пяди этой земли. Когда ты пришла, я как раз был занят расчетами. Амелия получит свою собственность из моих рук до последнего франка.
Сюзетта отпрянула от него.
– Ты рассуждаешь как олух, друг мой! Амелия совершенно не вправе распоряжаться Буамуатье. Да, ты приобрел поместье на деньги отца, но все, что сверх этого – плод твоего труда. Нечего ломать над этим голову, мой милый, деньги, которые ты должен Амелии, ты получишь у меня взаймы, а через пару лет вернешь их мне с ростовщическими процентами, если это потешит твою знаменитую мужскую честь.
Как тебе известно, мое приданое достаточно велико, а со временем Мэзон д'Орфей тоже перейдет в нашу собственность.
По ходу слов до нее вдруг дошла мысль, что все не так просто. Если Оливия будет столь же целеустремленно двигаться к своей цели, то однажды ее сыновья могут оказаться хозяевами плантации, при том, конечно, условии, что цвет их кожи не будет действовать вызывающе на окружающих. Впрочем, Сюзетте сейчас было не до подобного рода размышлений.
Она неотрывно смотрела на его лицо. Ей было больно за него, таким расстроенным он выглядел. В его глазах застыла безнадежная покорность, когда он сказал:
– Ты права, любовь моя! Самое малое, что я могу для тебя сделать, это наступить на горло своей гордости и согласиться с той ролью, которую ты уже приготовила для меня.
Неизбывная горечь сквозила в его голосе. Сюзетта, всхлипнув, залилась безудержным плачем.
– Боже, Эрнст, милый, не говори так. Мне ничего не жаль, лишь бы ты был счастлив! Даже в том случае, если ты никогда не сможешь любить меня так, как эту проклятую Амелию, – с отчаянием выкрикнула она.
Эрнста захлестнуло смятение. Он прижался губами к мягкому, податливому, желанному телу, и, обжигая поцелуями ее лицо, шею, груди, начал уверять, что он ее любит, но раскаивается в своем неосмотрительном поступке.
– Я привязался к тебе, сам того не желая, – говорил он, разрываясь от боли. – Я очень-очень люблю тебя, душа моя! Но мне кажется, что я не принесу тебе счастья. Боже, как я несчастен! Это какое-то проклятье: я приношу несчастье каждому, кто сталкивается со мной.
Сюзетта не отвечала, но ее губы, ищущие губы Эрнста, были красноречивее всяких слов. И пока ее ноги страстно обвивались вокруг него, а ее язык завязал сладостный диалог с его языком, ее руки не прозябали в праздности и столь выразительно ласкали его, что он, наконец, забыл о своих опасениях и с удвоенной энергией повторил ту ошибку, которую минутой назад он столь мучительно переживал. И вот уже Сюзетта чувствовала, как вместо терпких слез отчаяния ее затопляет несравненно более сладкая роса. Извиваясь и устремляя к нему свое тело, она не успокоилась до тех пор, пока он, забыв обо всем, не обрушился на нее с силой исступления и они не слились в общем бесконечном экстазе…
В тот же вечер Жерар Дюклюзель заполучил в зятья человека, которого он первоначально и видеть не желал на этом месте. Сюзетта, сторонница быстрых решений, и без того слишком долго дожидалась своего часа, а потому настояла на том, что Эрнст должен вместе с ней поехать в Мэзон д'Орфей. Запутавшийся в своих чувствах Эрнст безропотно подчинился всем ее требованиям. Он смутно понимал, что не его, а ее воля водила его языком, когда он со смущением просил у месье Жерара руку его дочери. Тот, подготовленный Оливией, был готов пойти навстречу капризу дочери, тем более, что в Эрнсте он давно распознал человека характера. Он дал согласие на брак, не подозревая, что жених и без отеческих слов успел вкусить тех плодов, доступ к которым ему сейчас великодушно открывался.
