Елизавета Горская - Милая любовь (СИ)
семейной идиллии с несравненной Светланой, не так ли? А мне все равно! Мне
плевать на вас и на вашу женитьбу и на вашу белобрысую невесту и это ваше
чертово желание всем и всюду помогать... И на поцелуй тот мне тоже плевать...
Я сама не понимала, что несу. Говорила и говорила, пытаясь выплеснуть на него
всю ту боль, что съедала меня изнутри все эти дни. И ведь осознавала, что это
полная чушь. И он наверняка знал это. Но стоял и слушал. И ни разу не перебил. И
глаз не отвел - смотрел пристально, в упор, словно я говорю действительно что-то
дельное и для него важное. Однако наступил момент, когда глаза его сузились, и
он резко вскинул руку, прерывая этот словарный понос.
- Благодарю, Мила. Я услышал вас. Теперь вы послушайте меня. То, что я думаю о
вас или о ком-либо еще, согласитесь, могу знать я - и только я. Ваши
предположения на этот счет в корне неверны. Я никогда не считал вас ни тупой, ни
развратной. И у меня и в мыслях не было становится для вас наставником. У вас
своя голова на плечах - и довольно умная, кстати. Да, я пытался помочь вам
взглянуть на себя и жизнь в целом по-другому, но потерпел в этом неудачу и... рад
этому. Потому что иначе вы бы уже проживали мою жизнь, не были бы самой
собой, а это неправильно. Вы - удивительная, Мила. В вас столько намешано...
Чтобы разобраться в вашей сущности, не достаточно трех-четырех часов в неделю.
А ведь я пытался... пытался узнать вас... Но так и не смог. Вы настолько яркая,
необычная, искрометная, что рядом с вами все вокруг, сама жизнь окрашиваются в
новые, необычные оттенки. Это что касается моего мнения о вас. Теперь
поговорим о нашей последней встрече и о том, что вы сказали мне тогда.
Возможно, я слишком наивен (учитель горько усмехнулся, устало потер
переносицу) - в мои-то годы! - черт, я сам в шоке и... об этом смешно вспоминать,
но я действительно не знал, что можно так далеко зайти и лгать практически на
каждом шагу... Однако правду я узнал не от вас. На тот момент я уже был в курсе и
вашего с Перовой пари, знал и об отсутствии у вас какого-либо сексуального
опыта, а следовательно и о том, что вы ни капельки не беременны...
- Арсений Валерьевич, позвольте я...
- Мила, - учитель оказался совсем рядом, так что его горячее дыхание обжигало
мое пылающее от стыда лицо, - ответьте мне на один вопрос: неужели все, что
было между нами... все это было ложью? - Учитель на какое-то время замолчал,
по-прежнему не спуская с меня напряженного взгляда, затем хрипло рассмеялся,
прикрыв глаза. - Черт! Какой же я дурак. Я по-прежнему жду, что вы скажете мне
правду. А ведь ее нет, этой правды, не так ли, Мила? Впрочем... какая теперь
разница! Мы оба запутались. Оба искали ответы на свои вопросы. А в итоге не
нашли ни одного и запутались еще больше. Ведь я тоже не был до конца
откровенен с вами.
Он снова замолчал. Я задержала дыхание. Он протянул руку и коснулся моей
щеки. Его взгляд скользнул по моему лицу, задержался на губах.
- Все эти дни, что ты болела... когда я не знал, что с тобой, и боялся самого
страшного... я вдруг осознал, насколько ты стала дорога мне... Я так боялся, что из-
за меня ты... Черт, я с ума сходил от желания увидеть тебя - пусть и в последний
раз. Но ты не желала меня видеть. Теперь я понимаю почему, - усмехнулся он,
убрав руку от моего лица. - Тебе просто-напросто наплевать...
- Нет-нет, - отчаянно замотала я головой, пытаясь унять рвущиеся из груди
рыдания. - Все не так. Я... была в отчаянии и сама не знала, что говорю. На самом
деле я...
- Мила, - улыбнулся учитель одними губами, - я думаю, все и так ясно. Мы оба
совершили ошибку, решив пойти на поводу у чувств. Ни вам ни мне это не нужно.
У вас скоро сдача ЕНТ, выпускной, у меня - новое место работы, новый коллектив,
свадьба...
- Свадьба? - ошарашенно прошептала я, пропуская мимо ушей остальные его
слова. - Так вы женитесь?
- Да, - ответил он без тени улыбки, - в конце июня мы со Светланой поженимся, а
в августе планируем подать документы на усыновление.
- Значит, у вас все хорошо? - спросила я, уже не скрывая слез, стремительными
ручейками скатывающихся по моим щекам. - Вы счастливы?
- Да, я счастлив, - неожиданно резко произнес он. - Светлана - прекрасная
девушка. Она любит меня и…
- А вы... - перебила я его, - вы любите ее?
Арсений Валерьевич нахмурился.
В дверь тактично постучали.
- Арсений Валерьевич, - заглянула в комнату мама, - чайник закипел. Пойдемте
на кухню.
Учитель отвел от меня взгляд, улыбнулся.
- Спасибо, Алла Викторовна. Я, пожалуй, пойду. Завтра - мой последний день в
школе. Нужно разобраться со всеми хвостами.
Мама нахмурилась.
- Понимаю, - кивнула она без особого энтузиазма. - Я вас провожу.
Они вышли в коридор, а я упала на кровать и, уткнувшись лицом в подушку,
разрыдалась.
***
В конце января я возобновила учебу в школе. Вместо Арсения Валерьевича
литературу у нас теперь преподавала Екатерина Сергеевна - строгая, но
справедливая, прекрасно справляющаяся с нашим сумасшедшим классом. И все
же предмет этот уже не вызывал во мне столько трепета и восторга. Я училась
вдумчиво, старательно, но все чаще ловила себя на мысли, что без учителя жизнь
моя лишилась прежних красок, я практически перестала улыбаться и получать от
чего-то удовольствие. Я лишь плыла по течению, делала, что от меня требовалось -
и все. Я даже картины перестала писать, а мечта стать художницей не была столь
желанной, как раньше. Себе-то я могла признаться - без Арсения Валерьевича я не
жила - я существовала. И существование это было безрадостным, а в какие-то
моменты - даже тягостным.
Кто только не пытался вывести меня из этого состояния. Темный каждый день
искал со мной встреч, заваливал цветами и конфетами, Ромка звал прогуляться,
даже пытался устроить совместный отдых в Питере, который, как он знал, я просто
обожала. Но цветы с конфетами летели в мусорную корзину или передаривались, а
предложения Ромки неизменно отклонялись. Весело проводить время не было
настроения, да и не до этого как-то. Все мои мысли занимала учеба. Если, конечно,
