Мари Феррарелла - Это наш ребенок!
— А вдруг у тебя действительно начинается грипп?
Она увидела по его глазам, как он встревожен. Больше, чем она ожидала. Непривычное и приятное чувство, когда тебя любят и заботятся о тебе.
— Нет, просто желудок как будто завязался узлом.
Это он мог понять. И все-таки еда ей необходима.
— Врач, излечи себя сам.
Она устала. Вряд ли она до этого бывала такой усталой. Даже во время бесконечных ординаторских дежурств. Даже когда рожала ребенка. Смертельная усталость.
В такой ситуации настроение у человека довольно переменчиво. Она въедливо взглянула на него.
— И что это должно означать?
Слейд не собирался с ней сейчас спорить. Его нервы тоже были на пределе, и он не хотел вдруг заорать на нее из-за пустяка.
— Это означает, что ты должна позаботиться о себе. Ради Бекки. И ради себя.
И меня, мысленно добавил он.
Шейла не отводила от него взгляда. Она обошлась с ним несправедливо в тот последний вечер. Было бы неудивительно, если бы он захотел их бросить. В конце концов, она не объяснила тогда, почему его ложь так сильно подействовала на нее.
— А ты входишь в это уравнение?
С чего она взяла, что от него можно легко избавиться?
— Я бы хотел. Мои чемоданы еще стоят у двери, хотя я заметил, что их немного отодвинули.
Отодвинула Ингрид. А Шейла несколько раз за эту неделю испытывала искушение распаковать их.
— Я хотела, чтобы ты их забрал. А когда уже не хотела, то была слишком занята с Ребеккой.
Теперь Слейд знал, почему она так рассердилась. Интересно, почему она передумала.
— И когда снизошло прозрение?
— Когда я соскучилась, — честно ответила она.
И она действительно скучала, скучала, увы, почти нестерпимо. Столь же нестерпимо ей перед тем хотелось выгнать его. Нельзя, чтобы один человек держал в такой власти другого. Но у нее не было сил вырваться из этого плена. Пускай он пробудет в ее жизни столько, сколько захочет сам.
Шейла дала волю эмоциям.
— О Господи, Слейд. Я так боюсь... Я врач и знаю все плюсы, но знаю и все минусы. Что, если?..
Слейд обнял ее и крепко прижал к себе. Он не хотел, чтобы она это говорила, не хотел слышать. Ради них обоих.
— Никаких «что, если». Она поправится. Все будет прекрасно, — убежденно сказал он, как будто слова могли помочь делу.
Шейла сжала губы. Надо смотреть правде в лицо.
— Дети умирают.
Слейд взял ее за плечи, отстранил от себя, заглянул в глаза. Шейла никогда не видела у него такого темного, такого пронзительного взгляда.
— А также живут. И большинство живет. Это не «третий мир», это Южная Калифорния. И больница Харриса считается одной из лучших в стране. Я это знаю. Ты это знаешь.
Шейла кивнула, стараясь побороть страх. Как будто битва внутри ее утихала.
— Рассудком.
Его голос был резким, требовательным. Он ничего не добьется, если будет нянчиться с ней, это ясно. От ласки она раскиснет. Она должна быть сильной.
— Тогда переведи информацию в отдел чувств. — Он кивнул на кровать. Сейчас ей необходим отдых больше, чем еда. — И поспи.
Шейла затрясла головой.
— Я не думаю, что смогу.
— Тогда я просто заставлю тебя.
Прежде чем Шейла успела спросить, как он это сделает, Слейд подхватил ее на руки и отнес к ближайшей кровати.
Последний раз он так держал ее, казалось, вечность назад. Неужели это она была тогда? Неужели она когда-то была легкомысленной и беззаботной? Верилось с трудом.
— Что ты делаешь?
— Беру на себя руководство.
Слейд нежно положил ее на постель.
— Это для пациентов, — запротестовала Шейла. Но она чувствовала, как тело требует отдыха. Только мозг отказывался уступать.
— Кем ты и станешь, если свалишься с ног, — сердито убеждал он. Для врача она иногда проявляет слишком мало здравого смысла.
У Шейлы не было сил бороться. И измученное тело, давно не отдыхавшее, сразу расслабилось на мягкой кровати. Однако мозг был еще раздражен.
— Это не поможет, — протестовала она. — Я не могу спать.
— Тогда просто лежи, — убеждал Слейд. К черту кофе. — А я сяду и буду следить, чтобы ты не встала.
Он подтянул стул к кровати, устроился между Шейлой и колыбелью Ребекки и кивнул на ребенка.
— Смотри, она спит.
Шейла приподнялась на локте, чтобы лучше видеть дочку. Мягкие реснички лежали на розовых щечках как крошечные темные полумесяцы. Она поправится, она просто обязана поправиться. Шейла взглянула на Слейда.
— Да, действительно спит.
— Инъекция начала действовать. — Он просто сказал вслух то, что Шейла уже знала. — Тебе остается только последовать ее примеру.
Шейла улыбнулась.
— Эй, кто здесь доктор?
— Ты. — Слейд наклонился к ее лицу. — Но я то, что доктор прописал. Или по крайней мере мне бы этого хотелось. Я скучал по тебе, Шейла. Чертовски скучал.
И она скучала. Больше, чем полагала возможным.
— Ты не звонил.
Не потому, что не хотел.
— Я пытался. Десятки раз.
А она чуть не позвонила в редакцию, чтобы узнать, куда его послали. Но все, что она знала о его редакторе, — имя Энди. Этого было мало, а гордость не позволила пуститься в расспросы. А потом заболела Ингрид. А потом Ребекка.
— Я не слышала звонков.
Он кивнул.
— Я подумал, что тебе необходимо время и пространство, чтобы успокоиться. Я принимаю решения молниеносно. Я знаю, чего хочу, и не отступаю. Но тебе требуется время, и я решил не торопить тебя.
Слейд взял ее руку в свою, переплел пальцы.
— Теперь, когда мы вместе, я просто хочу, чтобы ты знала: я не собираюсь уходить из твоей жизни. Никогда. Неважно, какие у нас будут споры и ссоры, а они у нас будут.
Она упряма и остра на язык. Как и он. Им не избежать споров.
И примирений. Примирения многого стоят.
Улыбка сползла с его лица, он снова стал серьезным.
— Шейла, ты то, что мне нужно, что всегда было нужно. — Девять с половиной месяцев назад он этого не знал. Но именно поэтому она не оставляла его мыслей, соблазнительно нашептывала из уголков памяти, зовя домой. — Высокая красивая умная женщина, к тому же оказавшаяся матерью моего ребенка.
Он прижался губами к ее руке.
— И каждый раз, как я целую тебя, мир немного накреняется, а мои колени подгибаются, как у резинового цыпленка. — Он никогда никому не говорил ничего подобного. И никогда не скажет, ни одной другой женщине. — Шейла, вместе мы способны на чудеса. Я это знаю, и ты это знаешь. Если я солгал, то только от отчаяния.
Вспоминая, Слейд посмотрел в окно. Мелкие струйки дождя еще легко скользили по стеклам, соединяясь внизу в крошечные лужицы. Он вздохнул.
— Я не часто отчаиваюсь, но, когда подумал, что ты не выйдешь за меня замуж, пришел в отчаяние. Там в больнице, рядом с моим ребенком, который вот-вот должен был родиться, я дал себе слово все сделать правильно: для тебя, для ребенка. И для меня... — Он не мог не включить себя в уравнение. Он был важной его частью. — И я солгал. Я думаю, в суде присяжных меня бы простили. А каков твой приговор?
Не дождавшись ответа, Слейд посмотрел на Шейлу. Она заснула. Он осторожно высвободил пальцы.
— Лучший образец моего красноречия, а ты его проспала, — прошептал он, усмехаясь. — Похоже, мы действительно женаты.
Слейд поднялся, взял одеяло, сложенное в изножье кровати, и укрыл Шейлу. Она пошевелилась, что-то прошептала, но продолжала спать.
Он обдумывал свои слова. Шейла должна знать, что он чувствует. Придется сказать все снова, когда она проснется. Обязательно повторить утром.
Слейд пошевелил плечами, пытаясь избавиться от боли, сковавшей позвоночник.
Он знал, что боль исчезнет, как только с Ребеккой все будет в порядке.
— Принести вам что-нибудь, мистер Гарретт?
Удивленный, Слейд обернулся. Стройная молодая медсестра стояла у дверей, заглядывая в палату. Он подумал о кофе.
— Да, спасибо. Чашечка кофе не помешала бы.
Она кивнула. Минут пять назад как раз вскипела свежая порция.
— Какой вы предпочитаете?
— Крепкий и черный.
— Как мой муж, — улыбнулась медсестра и уже повернулась, чтобы уйти, но остановилась и добавила: — Она поправится... ваша маленькая девочка. С нею все будет замечательно.
— Да. — Ответ прозвучал почти свирепо. — Я знаю.
Она должна поправиться.
Слейд вышел позвонить Энди и предупредить, что не придет утром в редакцию отшлифовать последнюю часть статьи. Пусть это сделает кто-нибудь другой. И поставит свою подпись, если захочет. Его ничто не волнует. Кроме тех двоих в палате.
