Бывший. Путь обратно (СИ) - Макова Марта
— Не так быстро, красавица.
А вот это зря! За такое можно и схлопотать! Васька об этом знает и потому отступает от нас с парнем.
— Санёк…
Предупредить не успевает. Я делаю шаг навстречу наглецу, глядя прямо в васильковые глаза, перехватываю косищу и улыбаюсь. Синеглазый расслабляется, радуясь маленькой победе. А зря. Резко бью жёсткой рукоятью нагайки по его наглой лапе. Парень охает от боли и неожиданности и отпускает косу. Морщится. Я наступаю на него. Распустив плеть, грозно щёлкаю ею, но он не сдвигается ни на миллиметр. В синих глазах шторм и молнии. И ни капли растерянности или недоумения.
— Ещё раз тронешь — без руки останешься. — Шиплю со злой улыбкой.
Парень дёргается вперёд обхватывает одной рукой талию, второй мой затылок, врезается в меня всем телом и целует.
Всё! Ему не жить!
— Приехали. Катяяя. — ворвался мамин голос в воспоминания. — Автобус твой уже стоит.
В спешке перегрузила тяжёлую сумку в багажник автобуса, поцеловала мою сладкую девочку, обняла напоследок, пожамкала хрупкое тельце и чуть не плача пошла к открытым дверям.
— Всё будет хорошо, Катюш, не волнуйся. — мама подняла на руки Машульку и засеменила рядом со мной до посадки. — И присмотрю, и позабочусь, и откормлю Машу.
— Откармливать не надо, мам. — выдавливая из себя улыбку, обняла их обеих. — Не скучай, малышка. Я буду звонить вам каждый день. Люблю тебя.
— И я. — потянулась дочка, обняла за шею и вдавилась носиком в мою щёку.
Смотрела в окно, на распластанные до самого горизонта поля, крутые балки, пересекающие их зигзагами молний, на синее, безоблачное небо и не замечала текущих по щекам слёз. На душе лежал камень. Не давал вздохнуть в полную грудь.
И этот гнёт был не только от расставания с дочкой. Саша! Столько воспоминаний всколыхнулось при виде неизвестного мужчины, приехавшего к соседке. Столько боли, обиды, которые затмили все счастливых мгновений.
За что он так со мной? За дерзкий, своенравный характер? За то, что братья вломили ему прямо там, на месте? Так сам виноват, зачем полез целоваться? У нас такие шутки не проходят, могут и нагайкой отхлестать, и бока намять. отомстил? Просто занёс в копилку мужских побед станичную девчонку, отдавшую в его руки своё сердце и себя?
— Приехали. — меня потрепали по плечу.
Я и не заметила, как пролетели три часа пути. Последней вышла из автобуса и забрала свою, одиноко стоящую сумку из багажного отсека. оглянулась, в поисках знакомой фигуры.
— Чуть не опоздал! — сильные руки обхватили со спины за талию и сдвинули в сторону от стоящей на земле сумки. — Еле вырвался, Катюш. Давай, что там у тебя? Опять домашние харчи?
Глава 3
«Станица Синявская — десять километров» — мелькнуло на дорожном указателе знакомое название.
Пальцы сами принялись стучать, отбивать такт на руле. Всегда так делал, принимая какие-то решения в пути. заехать? Я хорошо выспался этой ночью. Придорожный отель оказался на удивление тихим и комфортным. Удалось и отдохнуть, и вкусно поесть. Чувствовал себя отлично. До конечной цели осталось всего ничего, даже если заскочу к армейскому дружку — до ночи успею домчаться до города и забрать ключ от съёмной квартиры у её хозяев. Заехать? Пять лет не виделись.
За одиноким дорожным знаком «Станица Синявская» свернул направо, на новенькую асфальтированную дорогу, по обеим сторонам которой зеленели молоденькие акации и упирались в небо сухими ветками старые тополя.
Сердце неожиданно ускорило ритм, забарабанило взволнованной дробью. Пять лет! Как быстро они пролетели, и одновременно, как давно это было. Мой вынужденный отпуск в ожидании подписания контракта. Жаркий, звонкий отпуск среди бескрайних донских степей, в которых осталось моё сердце, моя потерянная любовь. Промелькнула яркой кометой и сгорела, оставив после себя обманутые надежды и чувство адского разочарования.
Сам дурак. Нужно было хватать девчонку и увозить с собой сразу. Ничего, разобрались бы на месте. Так по-дурацки всё получилось. Глупо. Прошляпил я свою Катерину-маков цвет.
— Придёшь вечером к реке? — улыбаюсь, а в башке одна мысль: «как целовать-то её буду разбитыми губами?»
— Мало тебе? — бровь соболиную выгнула, а взгляд тревожный по морде моей нарядной бегает.
— А братьям твоим? — смеюсь. Не так-то просто меня голыми руками взять. В уличных драках я тёртый калач, ещё тем охламоном до армии был. Мать не раз рубашки мои зашивала, да синяки с ссадинами обрабатывала, плача и причитая, что ждёт меня тюрьма. Да и в армии не на кухне хлеборезом служил, кое-чему научили.
— Поймают в тёмном переулке — пришибут, и некому будет остановить. — намекает, что нас быстро разняли мужики.
Но я тоже не хило успел её братьям-акробатам навесить: одному нос расквасил, второму рёбра посчитал. Ну и меня они тоже достали малость.
— Переживаешь за меня?
Фыркает, точно лисица, но не уходит же! Нос задрала, глаза синие прищурила, всем видом равнодушие демонстрирует. Но не уходит!
— Придёшь, Катюш? Я ждать буду на косе за поворотом реки.
— Ну, жди. — усмехнулась, а во взгляде черти пляшут.
Ох, не девка — огонь!
И снова воспоминания. Как упрямые цветы пробивают асфальт, так они упрямо проламывали корку на затянувшейся ране. Лезли наружу, заставляя сердце кровить.
Остановился на обочине и вышел из машины. Может, зря я решил заехать сюда? Не стоит ворошить прошлое, которое и так не отпускает. Столько лет не мог смириться с мыслью, что не дождалась меня Катя, обманула, поманила любовью своей, а потом махнула хвостом, как лисица, и была такова. Поклялся себе, что выброшу её из сердца, из памяти, но не смог. Первая любовь не забывается.
Побрёл, по ласково льнущей к ногам траве, на самый верх холма. туда, где когда-то пело моё сердце, а из груди рвался крик безмерного счастья. Так орать в небо от распирающего тебя счастья можно, наверное, только в свои двадцать бесшабашных лет.
Ну и красотища здесь! Я уже и забыл, какой вид открывается с этого места.
Положил на затылок сомкнутые в замок пальцы, потянулся всем телом до хруста в костях. Вдохнул полной грудью. Хорошо! Тёплый, ещё не знойный ветер, гнул высокие травы, гонял зелёные волны по земле. Пахло одуряюще вкусно. землёй, травой, свежестью реки, вольным ветром.
Станица внизу лежала как на ладони. Сверкала золотыми куполами двух храмов, в зелени садов мелькали разноцветные крыши домов, ленты улиц изгибались вслед за руслом бликующей на солнце, широкой реки.
Катя-Катерина… Помнишь ли ты, как приезжали сюда верхом на лошадях? Если не считать того дурацкого поцелуя на ваших конных скачках, здесь я тебя впервые поцеловал. По-настоящему. Сладко. Горячо. Грешно.
Желанная моя, вольная казачка. Гордячка. Сильная. Отчаянно смелая. Медовая. Немало сил я потратил, чтобы завоевать её. Я таких девушек больше никогда не встречал. Да и не встречу, наверное.
Нашёл глазами конезавод на краю станицы, а за ним вытоптанное поле, на котором местные казаки проводят свои праздничные скачки. Именно там я впервые увидел её.
Невысокую, стройную девчонку в облегающих брючках, сапожках для верховой езды и черкеске. А ещё с косой до самой попы и толщиной с мой кулак.
Увидел и влюбился.
Бесстрашная, даже отчаянная, она как влитая сидела на вороном коне, словно они были одним целым. У меня дух перехватывало, когда она на полном скаку выполняла опасные трюки джигитовки.
Кажется, в тот день станица чествовала своих выпускников школ. Мы с Васькой приехали накануне вечером, добре отметили свой дембель и возвращение домой. Точнее, это Васька вернулся к себе, а я так… Переждать время до подписания контракта.
После срочки решил остаться служить в армии, домой не возвращаться. Там матушка вышла замуж и привела в нашу однушку своего мужика. Ну и куда мне было ехать? На раскладушку на кухне? Выходом был контракт, тем более что часть, в которой мы с Васькой служили, была непростая — войсковая разведка.