Развод по-турецки или постучись в мою Тверь (СИ) - Блэк Джесси

— А чего разъехались то? — спрашивает мама. — И жили бы…

— Не важно, — устало говорю и встаю с места, а потом достаю с антресоли чемодан.

— Ты что делаешь, дочь! — восклицает мама.

— Собираюсь. Мне этот брак не нужен, пусть будет счастлив, — говорю спокойно. Надеюсь, в голосе не слышно, как мне неприятна эта тема.

Хотя спрашивается, с чего бы мне было неприятно?

— Это же Элиф, да? — спрашиваю Эмре по-турецки и вижу, как он хмурится.

— Откуда ты знаешь?

А я только закатываю глаза и иду в ванную, якобы, собираться, на деле же умыться хочу. Куда собираться без купленных билетов, это все спектакль какой-то.

Элиф, ну конечно.

Когда мы вернулись из Вегаса, Эмре еще говорил, что мы скоро поедем к его родителям, про будущее и детей, а потом Элиф… дочь делового партнера Эмре… точнее будущего делового партнера… Господин, Демир собирался отдать сыну место генерального директора на двадцать седьмой день рождения. Тоже самое сделал бы для своей дочери отец Элиф.

Элиф и Эмре… идеальная парочка. Два полноправных гендиректора. Она подошла ко мне в первый же день после возвращения в Стамбул и по совместительству последний день практики и сообщила, что турецкий сериал для меня окончен. Последняя серия, грустная главная героиня возвращается в Тверь первым же рейсом. А у них будущее и свадьба, и это не шутки. Я посмеялась, а потом увидела на почте билеты на самолет, отправленные мне, как и остальным практикантам. Ну мало ли, может перепутали — первая мысль.

Потом за нами в апартаменты приехал трансфер, и я, как и все, была в списках, хотя так быть не должно. Это походило на какую-то шутку, а телефон Эмре не отвечал.

Потом аэропорт — и снова ничего не понятно. Я не шла в телетрап, пока мое имя не объявили по громкой связи.

Я не плакала, пока не вернулась домой. Он не написал мне ни разу, а я была слишком гордой, чтобы сделать это первой. И теперь, если ему нужен развод, и слова не скажу.

Выхожу из ванной, насухо вытерев лицо, чтобы было не видно, что плакала. Опять! Думала, больше никогда такого не будет. Мама и бабушка весело что-то обсуждают, а Эмре им улыбается.

— Когда летим? — хрипло спрашиваю уже-почти-бывшего-мужа. — Это точно нельзя сделать в России?

— Завтра летим, — хихикает мама.

— ЛетиМ? Не летиТЕ? Я не ослышалась?

— Нет, дорогая, как же такое событие, развод! И без поддержки, — и начинает скидывать в мой чемодан свои летние платья.

Этого еще не хватало.

Глава 4

Дожила. На двадцать четвертом году жизни я сплю на костлявой раскладушке на кухне, потому что… “ну как это гостя на такую уложить, пусть в твоей кроватке поспит”. Ага, он же турецкая неженка. Позвоночник ни дай бог искривится на такой койке, а мне-то что будет? Правильно, ни-че-го! Мои родственницы не отпустили «нашего мальчика» в гостиницу, а он не смог отказать из-за «глубокого уважения к старшим».

Я не принцесса на горошине, но спиной ощущаю каждый металлический прутик. А еще эта штука скрипит так, как не скрипела даже Элиф, когда объясняла, что мне, русской “Наташе”, не место в Стамбуле на пути к их с Эмре Демиром истинной любви.

Фу. И что я весь вечер вспоминаю эту зализанную Элиф? Сразу хочется пригладить свою пышную гриву рыжих волос. Я реально рядом с ней казалась неотесанной школьницей, пока она расхаживала в брендовых шмотках на десятисантиметровых каблуках по турецкой жаре.

Переворачиваюсь на другой бок, потому что из окна уличный фонарь слепит прямо в глаз. Не помогает. Думаю, уже пойти маму подвинуть на диване — пусть терпит, если уж на то пошло, но сначала… сначала воды выпью. А то как представлю Эмре Демира в моей комнате, так в горле и сохнет.

Я, конечно, постаралась спрятать все самое провокационное: белье по углам шкафа рассовала, мягкие игрушки закинула под кровать, романы с пометкой “18+” повернула корешками к стене и самое главное — сорвала с куклы и запихнула на дно ящика в столе кулон, который давно пора было выкинуть, потому что он ничего не значит, но… мало ли что! Да там нарыть компромата можно все равно на три жизни вперед.

Так, дыши! Вдох-выдох. Он спит. Ему плевать на меня. Он хочет развод и не собирается рыться в твоих вещах! Он вообще…

— Черт! — по обе сторону от меня на столешницу ложатся мужские ладони, а я подпрыгиваю, наливая из фильтра воду, роняю с грохотом в раковину стакан и со всей силы бью затылком… о да, по носу моего слишком идеального мужа, которому мужественности добавить точно не помешает. Подумаешь, фингал будет. Элиф пожалеет. В любой позе, которую он ей закажет.

Фу, Наташа, это же Турция, традиции…

Эмре ругается на турецком — бегло и ярко, я даже застываю, залюбовавшись вдруг. Он бывает таким дерзким — это меня в нем и покорило когда-то. Он, будучи таким молодым, так ловко управлялся с делами и командовал гораздо более старшими людьми. Это вызывало лишь уважение. Эмре понравился мне сначала как человек и лишь потом как мужчина. Хотя отрицать его мужские… эм-м, достоинства… нет никакого смысла.

— На, — бросаюсь в него влажным полотенцем, которым протерла забрызганный водой стол.

Он брезгливо смотрит на него, будто я предложила ему вытереть лицо половой тряпкой. Ну, извините. Здесь не отель, чтобы заменять полотенца по запросу, прачка не вышла на работу, а стиральная машина сломалась. Кстати о ней — нужно вызвать мастера завтра… или когда мы там улетаем? Тогда уже по прилете?

Эмре вытирает ладонью нос. Проверяет, нет ли крови? Ох, ну я не Тайсон, Демир в два раза меня больше, выдержит его нос. Ну и пластику никто не отменял. Может, вместе с ринопластикой ему мозги чуток поправят, чтобы таким заносчивым снобом не был.

Я понимаю, что что-то не так, только когда осознаю, что слышу разгоняющийся стук собственного сердца. Слишком тихо. Эмре стоит напротив в полумраке, подсвеченный лишь фонарем да луной, я — облокотилась на стол, моя ночная рубашка… Ой-ёй! Она слишком чертовски короткая для того, чтобы на нее пялился горячий турецкий мужчина, о котором я не раз вспоминала, оставаясь одна в запертой комнате.

Я должна что-то сделать. Должна была еще раньше. Не нужно было надевать это, но все мои домашние вещи в той самой стирке, которая не состоялась, потому что стиральная машина чуть не устроила потоп. И все равно зря надела — лучше бы у бабушки одолжила какой-нибудь пеньюар. Мне нужно завернуться в плед, который лежит на раскладушке, но… я не могу пошевелиться. Вообще. Только дышу. Даже глаза жжет, потому что моргаю раз вместо пяти.

Тишина затягивается. Я чувствую, как электризуется воздух. Нужно что-то делать. Бежать. Спасти себя от непоправимой ошибки и желания его поцеловать.

Стамбул. Элиф. Трансфер. Почти два года молчания. Все, возбуждение как рукой сняло.

— Глаза не сломай. А то мало ли, вдруг суженой кривой и косой не нужен будешь.

— На такой случай у меня есть ты — пока не развелись, ты моя законная жена. Придам огласке свой недуг и бессердечность жены, сама разводиться не захочешь — проходу не дадут.

Ой, не такая уж он и звезда!

— Захочу. Мне ничего от тебя не надо. Пусть Элиф берет на себя титул хасеки.

Ага, и терпит наложниц этого недо-султана. Я, будучи законной женой, так не смогла бы. А с ним, видимо, иначе не выйдет.

— Эх, джаным…

О нет… я пячусь назад, как могу, потому что он делает шаг. И вот эти вот мурлыкающие нотки в его голосе… и это “душа моя”… нет, это грязный прием!

Я с криком отскакиваю в сторону, когда на кухне внезапно загорается свет и заходит мама. С самым преспокойным видом.

— Тише ты, бабушку разбудишь, а у нее бессонница. Что вы тут, хорошие мои, развод, наверное обсуждаете?

Она быстро окидывает взглядом Эмре, а я краснею до пят, потому что только сейчас понимаю, что он без футболки. С голым турецким, мать вашу, торсом!

Бабуля бы в обморок упала. Но здесь моя мама, а не она. Поэтому…