Нора Робертс - Вечные сны о любви
Голова закружилась, как на карусели.
О-ох. — Задрожав, она взглянула на пальцы, но это были лишь капли чистой дождевой воды.
И, повернув голову, увидела его.
Сначала был жестокий шок, словно ужасный удар в сердце. Она чувствовала, как паника комком собирается у нее в горле, и старалась проглотить этот комок.
Он пристально смотрел на нее. Даже грубо, подумала она позже, когда страх уступил место раздражению. И еще в его глазах был гнев. Глазах зеленых, как вымытые дождями холмы Ирландии. Он был весь в черном. Возможно, поэтому и казался таким опасным.
Его лицо было неистово красивым — слово «неистовый» звенело у нее в ушах не переставая. Мужественные скулы, черные брови, словно копья, резкая линия рта, поразившая ее своей ожесточенностью. Волосы были так же темны, как и одежда, и ниспадали непокорными волнами почти до плеч.
Сердце Кейлин заколотилось — примитивное, изначальное предостережение. Отпрянув, она собралась с духом и заговорила:
— Извините. Что происходит?
Он ничего не ответил. Он был не в состоянии говорить с тех пор, как поднял ее с пола. Злая шутка, еще одна пытка? Не была ли женщина, в конце концов, лишь сном во сне?
Но он чувствовал ее. Холодную влагу ее плоти, ее вес и форму. Сейчас он отчетливо слышал ее голос и так же ясно видел ужас в ее глазах.
Почему она испугана? Чего ей бояться, если она полностью лишила его мужества? Пятьсот лет одиночества не сделали этого, а этой женщине удалось за один миг. Он подошел ближе, не отрывая взгляда от ее лица.
— Ты пришла. Зачем?
— Я… Я не понимаю. Простите. Вы говорите по-английски?
Одна из его изогнутых бровей поднялась. Он говорил на гаэльском языке, потому что чаще всего думал на языке своей жизни. Но пятьсот лет одиночества предоставили ему достаточно времени для занятий лингвистикой. Конечно, он мог изъясняться на английском и еще на пол дюжине языков.
— Я спрашиваю, почему ты пришла?
— Не знаю. — Она хотела сесть, но побоялась. — Думаю, произошла авария… Наверное. Я не очень хорошо помню.
Как ни больно было двигаться, она не могла больше лежать на спине, глядя на него снизу вверх. От этого чувствовала себя глупой и беспомощной. А потому стиснула зубы, заставила себя медленно подняться. Желудок свело, голова зазвенела, но ей удалось сесть. — Потом она огляделась.
Огромная комната, отметила она, заставленная самой причудливой мебелью. Старый, очень красивый трапезный стол с десятками подсвечников. Серебро, кованое железо, керамика, хрусталь. На стене висели скрещивающиеся пики, возле них — картина с изображением утесов Моэр (Утесы на западном побережье Ирландии (графство Клэр), образуют скалистый обрывистый берег высотой около 180 м. — Здесь и далее прим пер.)
Тут были вещи из различных эпох. Карл II, Яков I. Неоклассический стиль сталкивался с венецианским, чиппендель (Стиль английской мебели XVIII в., названный так по имени одно го их лучших краснодеревщиков Англии XVIII в. Томаса Чиппенделя (1718–1779), имя которого ассоциируется с английским рококо) — с Людовиком XV. Громадный широкоэкранный телевизор соседствовал с бесценной софой викторианской эпохи.
Вразнобой стояли чаши из уотерфордского стекла (Тяжелая стеклянная резная посуда, производившаяся в городе Уотерфорд в Ирландии с 1729 г.), статуэтки коней времен династии Тан, дрезденские вазы и… несколько конфетных дозаторов «Пец» (Мятные леденцы австрийской фирмы «Пец-Хаас» уже несколько десятилетий продаются в специальных дозаторах с головами персонажей популярных мультфильмов и т. д. Во многих странах мира дозаторы конфет «Пец» стали популярным объектом коллекционирования.).
Несмотря на ощущение дискомфорта, экстравагантность обстановки несколько оживила Кейлин.
— Какая интересная комната. — Она снова взглянула на него снизу вверх. Он по-прежнему пристально смотрел на нее. — Вы можете сказать, как я здесь оказалась?
— Ты пришла.
— Да, несомненно, но как? И… кажется, я вся промокла.
— Идет дождь.
— О-о, — выдохнула она. Ее страх значительно ослаб. В конце концов, человек коллекционирует конфетные дозаторы «Пец» и серебро эпохи короля Георга. — Простите, мистер…
— Я Флинн.
— Мистер Флинн.
— Флинн, — повторил он.
— Хорошо. Простите, Флинн, я, кажется, не могу собраться с мыслями. — Она дрожала, причем так сильно, что обхватила себя руками. — Я куда-то ехала, но… Я не знаю, где я.
— А кто знает? — пробормотал он. — Тебе холодно. — А он до сих пор ничего не сделал, чтобы позаботиться о ней. Нужно сделать все, чтобы ей было удобно, решил он, а потом… Потом будет видно.
Он подхватил ее с кушетки, чуть раздраженный тем, что она уперлась рукой в его плечо, словно защищаясь.
— Я уверена, что могу идти.
— Не сомневаюсь. Тебе нужна сухая одежда, — сказал он, вынося ее из комнаты, — горячее питье и тепло.
О да, подумала она. Все это звучало чудесно. Почти так же чудесно, как и то, что ее несли вверх по широкой просторной лестнице, словно пушинку.
Но все это было романтическим восприятием, которое было свойственно матери. Рука ее по-прежнему с опаской упиралась в его плечо, которое, казалось, было высечено из камня.
— Спасибо за… — Кейлин умолкла. Она чуть повернула голову, и теперь ее лицо было рядом с его лицом, глаза — в нескольких дюймах от его глаз, губы ощущали его дыхание. Острое, неожиданное и глубокое волнение пронзило сердце. За этим последовало сильное потрясение, которое напоминало узнавание.
— Я вас знаю?
— Разве ты не знаешь ответа на этот вопрос? — Он чуть наклонился, запыхавшись. — Твои волосы пахнут дождем. — И в тот момент, когда глаза ее расширились, Флинн провел своими губами, чуть касаясь, от ее щеки к виску. — И у твоей кожи его вкус.
За долгие годы он научился растягивать удовольствие. Пить маленькими глотками, даже когда хочется выпить залпом. Сейчас он смотрел на ее рот, представляя вкус ее губ. Он увидел, как они, задрожав, раскрылись.
Ах, да.
Он притянул ее к себе. Женщина застонала от боли. Он отпрянул, присмотрелся и увидел разорванный свитер и свежую царапину ниже плеча.
— Ты ранена. Почему, черт возьми, ты не сказала об этом раньше?
Потеряв терпение, он зашел в ближайшую спальню, положил ее на край кровати. Одним движением стащил с Кейлин свитер через голову.
Пораженная, она закрылась руками. — Не прикасайтесь ко мне!
— Как я могу обработать твои раны, не прикасаясь к тебе? — Он нахмурил брови. На ней был бюстгальтер. Он знал, что это так называется, и видел, как женщины носят это — по телевизору и на снимках в тонких книжках, которые назывались журналами.
Но он впервые увидел реальную женщину, облаченную таким образом.
Ему это очень понравилось.
Но всем этим восторгам придется подождать, пока он не увидит, в каком состоянии находится эта женщина. Он нагнулся, начал расстегивать ее брюки.
— Прекратите! — Она попыталась оттолкнуть его, отползти назад, но ее вернули на место, причем не очень вежливо.
— Не будь глупой. Терпеть не могу женских фантазий. Если бы я хотел тебя изнасиловать, то уже сделал бы это. — И, так как она продолжала сопротивляться, он вздохнул и взглянул ей в лицо.
И увидел страх — не глупость, но животный страх. Девственница, подумал он. Ради Бога, Флинн, будь осторожен.
— Кейлин. — Теперь он говорил тихо, голос его действовал так же успокаивающе, как бальзам на рану. — Я не причиню тебе вреда. Я только хочу посмотреть, где ты ранена.
— Вы врач?
— Вот уж точно нет.
Он казался таким оскорбленным, что она чуть не засмеялась.
— Я умею лечить. А теперь не двигайся. Мне нужно было раньше снять с тебя мокрую одежду. — Его глаза встретились с ее глазами, и казалось, что они становились все ярче и ярче, и вскоре она не видела ничего, кроме них. И она вздохнула. — А теперь ложись, вот так, хорошая девочка.
Загипнотизированная, она опустилась на шелковые подушки и, покорная, словно ребенок, позволила раздеть себя.
