Бетти Бити - Призрак мисс Миранды
Ожидая, пока мистер Пембертон подойдет ко мне и объяснит порядок действий, я погладила лошадь по гладкой шелковистой шее и прошептала ей на ухо несколько ободряющих слов. Но, тем не менее я видела, как она напряжена и как подрагивают ее упругие мышцы.
Скорее всего, и она чувствовала, как я нервничаю. Не из-за предстоящей скачки, поскольку я знала, что даже в этом идиотском костюме справлюсь с задачей. Но меня смутила вся эта странная обстановка съемок — объективы камер и раструбы микрофонов нацелились на меня как дула пулеметов, вокруг сновали техники и бутафоры, безостановочно бегали девочки-гримерши, на меня оценивающе смотрела толпа каких-то людей.
Кроме того, на солнце было жарко. У меня вспотели ладони и пересохло в горле. Гнедой тоже было как-то не по себе. Она то и дело мотала головой, и я не могла понять причину — то ли из-за донимавших ее оводов, то ли она тоже волновалась. Затем одна из ассистенток режиссера обратила внимание, что отворот моей перчатки загнулся внутрь — наверно, когда я гладила лошадь, — и, когда его поправили, мистер Пембертон резко, словно я была школьницей, приказал: «А теперь сидите и не шевелитесь!»
Через три минуты он подошел и остановился рядом со мной с деловым выражением лица; в руке у него был сценарий.
— Все хорошо? Вам удобно? С лошадью все в порядке? Вы не нервничаете? — зачастил он, не давая даже малейшей возможности ответить хоть на один из этих вопросов.
— Замечательно выглядите! — наконец сказал он, словно это зависело только от меня. — Теперь вот что вам предстоит сделать. Подведите лошадь к тому месту, где стоит человек с белым флагом. Оттуда — рысью до человека с красным флагом. И тут пускайте ее в галоп. Летите на полном скаку до зеленого флага. Это все. Больше ничего, понимаете? Две минуты — и все будет кончено.
Конечно, мистер Пембертон не мог знать, насколько точно он обрисовал ситуацию. Две минуты — и все будет кончено. Во время скачки по указанному маршруту мне предстояло находиться в двадцати футах от камер не более сорока секунд. Затем я исчезала среди деревьев у Тропы мисс Миранды.
— Очень хорошо, — сказал мистер Пембертон. — Прошу всех — внимание!
Я услышала треск хлопушки с номером дубля.
— Действуйте, мисс Воген! — обратился ко мне режиссер.
Работник, державший кобылу, дружески шлепнул ее по крупу, а я легонько тронула поводья и взяла лошадь в шенкеля. Поравнявшись с белым флагом, я натянула поводья и послала ее рысью.
Краем глаза я заметила, как мимо промелькнули зеленые кроны деревьев и заросшая лужайка. Дувший в лицо тугой ветер взъерошил локоны парика, которые легли мне на щеки.
Мистер Пембертон выкрикнул какое-то указание операторам, и сквозь ровный стук копыт я услышала, как мягко застрекотала камера. Наконец мы с лошадью поняли друг друга. Ритмично приподнимаясь в седле на рыси, я чувствовала себя расслабленно и уверенно и испытала прилив гордости, когда точно поймала ей ногу, послав в галоп на той точке, где виднелся красный флаг.
Теперь локоны парика развевались у меня за головой. Кружевная косынка вокруг шеи сбилась набок. Гнедая прекрасно держала темп скачки, копыта ее грохотали, заглушая все остальные звуки, но я услышала, как кто-то, похоже, что толкач, воскликнул: «Ну, класс!» Мелькнул зеленый флаг, и мистер Пембертон гаркнул: «Снято!»
Вот все и кончилось. Сцена была зафиксирована на пленке. Я ослабила натяжение поводьев, готовая сбросить скорость, и, освободив одну руку, потрепала гнедую по шее. Расслабившись, я рассеянно слушала, как переговариваются техники. Тут-то все и случилось.
Миновав густую зеленую поросль вокруг Тропы мисс Миранды, скрывшую съемочную площадку да и вообще все окружающее пространство, гнедая вдруг вскинулась.
Я так и не смогла понять, что ее испугало. Насколько я видела, вокруг не было ровно никакого повода для беспокойства. Не было ни дуновения ветерка, и листва застыла в неподвижности. И тем не менее она рванулась с такой неожиданной скоростью, что я перелетела ей через голову.
Костюм оказал мне дурную услугу. Вместо того, чтобы мягко приземлиться и тут же откатиться в сторону, я зависла, потому что подол широкой юбки зацепился за стремя. Поэтому или, может, потому, что гнедая в самом деле испугалась того, чего не заметила я, она не остановилась, как сделала бы Леди Джейн, а продолжала нестись галопом, волоча меня по жесткой земле, пока юбка не порвалась и мы с обезумевшей лошадью наконец не разъединились.
Не знаю, сколько времени я лежала так, глядя в голое синее небо. Мне казалось, что все окружающее куда-то отдалилось, словно я смотрела в другой конец подзорной трубы. Звуки доносились еле слышно, как бывает, когда человек на грани потери сознания.
Видимо, лошадь понеслась в сторону съемочной площадки, ибо я, как сквозь вату, слышала встревоженные голоса. Я почувствовала, как кто-то подбежал ко мне, и надо мной, заслоняя солнце, склонилась чья-то тень. Должно быть, я, в самом деле частично отключилась или от звука шагов поодаль у меня помутилось сознание, ибо мне почему-то показалось, что это Робби — он склонился надо мной, и я была уверена или мне показалось, будто он назвал меня «дорогая».
Но тут сознание прояснилось, и я увидела, что рядом со мной отнюдь не Робби, а мистер Пембертон. Но должно быть, я так полностью и не очнулась либо шок заставил мистера Пембертона вести себя, словно я в самом деле была Сильвией Сильвестр.
Похоже, он обнял меня за плечи и с предельной нежностью спросил, не ушиблась ли я. А когда я отрицательно помотала головой, он встал рядом со мной на колени и поцеловал — сначала в лоб, а затем в губы, и, хотя я понимала, что все происходящее всего лишь сон, на мгновение мне почудилось, будто это один из тех детских снов, такой яркий и радостный, что в тебе живет надежда никогда не просыпаться.
Могу сказать, что ответственность за ошибку должны разделить мистер Пембертон и юный репортер из местной газеты. Похоже, потрясение сказалось на нем едва ли не в большей степени, чем на мне.
После мгновения этого, то ли воображаемого, то ли реального поцелуя мистер Пембертон настоял, что лично перенесет пострадавшую в тень сада, где осторожно опустил меня в матушкин шезлонг. Он вел себя так, словно за те несколько секунд, когда мне угрожала опасность, в самом деле, поверил, что я его неоценимая звезда (чей выход из строя обошелся бы ему в тысячи и тысячи фунтов), получившая ранение, а не школьная учительница, которую через неделю после съемок он вряд ли вспомнит.
Мистер Пембертон настоял, чтобы мама тут же позвонила доктору Шоукроссу, и, хотя я доказывала, что, кроме шишки на голове и нескольких ссадин, ничуть не пострадала, мама предпочла не столько слушать меня, сколько выполнить его указания. К счастью, трубку подняла его жена и сказала, что в данный момент муж принимает роды и неизвестно, когда вернется. Так что мистер Пембертон лично промыл и забинтовал ссадины, затем, как мне показалось, довольно грубо сдернул каштановый парик и с такой решительностью откинул у меня волосы с затылка, словно хотел вырвать эту проклятую шишку.
