Кристин Лестер - Сиреневая весна
— А второе лицо, как я понимаю, мистер Сенвори.
— Вы все правильно понимаете, — улыбнулась она.
— Куда вы хотели бы отправиться?
— На Багамские острова, мистер Дональд. Только туда, другие варианты не принимаются!
— Хорошо, я понял вас. Я позвоню в номер, когда все будет готово.
— Спасибо. И еще: можно мне горничную? Надо сделать небольшую и очень быструю уборку…
Когда в два часа ночи уставший Даллас вернулся в номер, на прикроватном столике его ждали две путевки на Багамы и записка: «Ты меня приглашаешь?». Он улыбнулся, прошептал имя Шерли, посмотрел час вылета — десять утра, рановато, конечно, но если девушка сама постаралась… Ай, Шерли! Ай, молодец! — думал он, раскинувшись на кровати точно в такой же позе, в какой она лежала здесь четыре часа назад.
— Как же ты все хорошо устроила, девочка моя, — прошептал он. — Так правда лучше: прямо завтра и — чтобы никого не было вокруг почти месяц!
Даллас собрал маленькую сумку с вещами, чтобы не заниматься этим с утра, и сладко заснул, повторяя во сне ее имя.
Телефон в номере был отключен, еще на входе метрдотель предупредил его, что местная телефонная станция барахлит. В кармане у мистера Дональда лежали пять сотенных купюр из щедрой руки Шерли. Он тоже был счастлив!
9
Бирюзовые волны тихо плескались у ее ног и были чистыми-чистыми, прозрачными на много метров вглубь. Шерли уселась на песок и стала разглядывать ракушки под ногами.
Наконец-то они на свободе! Наконец-то они недосягаемы! Даллас улаживал последние вопросы с расселением, потому что им захотелось перебраться из обычного номера в одинокую хижину для двоих, на диком берегу…
Сейчас он придет, обнимет ее, поцелует… От этой мысли в животе у Шерли начинало происходить примерно то же, что и в детстве, когда она катилась вниз на американских горках: страх, восторг, смятение, радость и еще какое-то физически осязаемое чувство счастья. Оно гнездилось на уровне солнечного сплетения и расходилось лучами по всему организму, делая ноги ватными, а руки — безжизненно висящими, словно веревки.
Сейчас он придет, возьмет ее за руку, торжественно поведет в «номер», где их никто никогда не потревожит, где они наконец-то смогут сказать друг другу все, что хотели! И сделать все, о чем мечтали!
Даллас бежал к ней по песку, на ходу сбрасывая сумки прямо под ноги. Лицо его было таким же, как на вечере, когда она поцеловала его при всех. Она встала навстречу, и оба некоторое время молчали, не зная, что сказать. Теперь, когда НАКОНЕЦ-ТО!
— Спасибо тебе, Шерли. — Казалось, он боится прикоснуться к ней.
— За что? — засмеялась она.
— За то, что ты так замечательно все придумала.
— О господи, но это же не я придумала, а ты. Я просто реализовала твое желание.
— Если бы не ты, может быть, мы бы не улетели так быстро.
Еще бы! — подумала она.
— Даллас, я…
— Шерли…
Они сделали шаг навстречу друг другу.
— Хорошо, что у нас получается все так… не банально. Правда?
— Как?
— Это ты сказал в первый день знакомства. А я запомнила.
— Правда. Не банально, — прошептал он, наклоняя к ней лицо, и ее тут же опалило его горячим дыханием.
— Я больше не могу, Даллас! — шептала она в ответ.
— Я — тоже!
Он со знакомым тигриным рыком подхватил ее на руки, закружил, потом — снова опустил на песок и начал целовать. Теперь в его движениях Шерли не чувствовала больше нежности, а только одну животную страсть. Даллас рычал, покрывая поцелуями все ее тело, и даже кусался. Ей казалось, что он хочет ее съесть прямо здесь, на песке, как необузданный дикарь-людоед. Но ей не было страшно, Шерли получала несказанное удовольствие от его грубых ласк. Прелюдия их романа слишком затянулась, чтобы допускать нежность в прелюдии любви. Ей хотелось больше, сильнее, горячее, чтобы наконец-то осознать: ОНИ ВМЕСТЕ! Они с Далласом вместе, и это — не сон, не эротическая фантазия, а реальность. Первый день реальности. А впереди их еще — девятнадцать.
— Даллас, мы… останемся прямо здесь? На пляже? — прерывисто шептала она.
— И не только здесь, — пробормотал он, стаскивая с нее шорты зубами. — Здесь, потом — там, потом — вон там… Потом — в хижине… Я хочу тебя, Шерли, я умираю, я сейчас взорвусь.
Мир закружился вокруг них, то сворачиваясь в одну острую яркую вспышку, то рассыпаясь миллионами искр вокруг. Минуты, часы, даже сутки потеряли свой законный размер. На диком пляже возле своего бунгало Даллас и Шерли открыли иной счет времени, по которому их тела и души стали жить много дней подряд.
Они любили друг друга, купались в море, спали, ели и снова любили. Неистово, безумно, полностью сжигая себя и тут же возрождаясь заново…
Шерли знала: вот оно, настоящее счастье. Оно выглядит именно так, его испытываешь всякий раз, когда просыпаешься и рядом видишь своего мужчину. Счастье — засыпать рядом с этим мужчиной, ласкать его, шептать ему на ухо всякие нежные глупости, есть с ним из одной тарелки, дурачиться с утра до ночи и, если есть охота, купаться и загорать… Особенно — купаться. Оказывается, заниматься любовью в воде — самое лучшее, что способна придумать природа! Теперь Шерли это точно знала.
Она была счастлива. Она боялась лишь одного: что тридцатое мая придет слишком рано. Тридцатое мая — их последний вечер на острове. А на следующее утро — самолет на Чикаго.
— Вот ведь что удивительно! — говорил Даллас, и непонятно было, шутит он или говорит правду. — Мы никак не надоедим друг другу, хотя общаемся двадцать четыре часа в сутки!
— Ты этого ждешь не дождешься? — смеялась она, делая вид, что ее саму это вовсе не волнует больше всего на свете.
— Нет. Но просто… Я могу понять вот это… — Он наклонил ее, словно в повороте танго, и жадно поцеловал. — Это — страсть. Но ведь мы уже больше десяти дней ни с кем не общаемся, только друг с другом, а мне ни разу не стало скучно. Что же будет потом, Шерли?..
— Вот именно! Что мы, кстати… — подхватывала она, но Даллас тут же прекращал разговор поцелуем.
О своей дальнейшей жизни по возвращении домой она думала с ужасом. Здесь тоже — пан или пропал. Либо Даллас остается в Чикаго (о замужестве она не мечтала), и тогда у нее есть деньги, работа и любимый мужчина. Либо он отбывает в Нью-Йорк, и тогда она остается ни с чем…
Второй вариант был более вероятен, потому что Даллас упорно молчал, когда разговоры сами собой заходили о дальнейшей жизни. Он избегал говорить об июне, о том, что будет после самолета, о том, куда они поедут из аэропорта, и это выматывало душу сильнее всего. Шерли буквально впадала в панику: неужели это солнечное счастье превратится в НИЧТО? Неужели для Далласа ничего не будут значить эти двадцать дней, проведенные в объятиях друг друга?
