Елена Арсеньева - Дамы плаща и кинжала (новеллы)
Мозер опустил глаза и прошел мимо.
Да ну его, непонятного! И Ласточка полетела по своим делам.
А между тем летать ей оставалось недолго…
В апреле сорок четвертого в Бобруйске случилась настоящая трагедия. Михаил Самсоник привлек к работе связным бургомистра деревни Ясень Хаустовича. Однако бургомистр был на подозрении у фашистов, и когда он поехал в город, за ним следили. Хаустович зашел к матери одного из партизан, Барковской, а та привела его к Марии Левантович — за новыми разведданными, собранными Шевчуком и его группой.
Спустя несколько дней Хаустович и Барковская с Левантович были арестованы. Против них не было никаких улик, это была операция устрашения, наудачу… Ну что ж, удача оказалась на стороне фашистов. Мария Левантович не выдержала первого же допроса. Ей пообещали сохранить жизнь за признание, и она выдала членов Бобруйской разведгруппы, а заодно — Лиду Базанову и Александру Питкевич. Все, что знал о партизанах и их связных в Бобруйске и Бресте, рассказал и Хаустович.
После пыток, избиений, допросов (уже в июне 1944 года) Шевчук, его жена, Проволовичи и Мария Левантович в числе других узников были выведены из тюрьмы и отправлены к селу Марьина Горка. Здесь всех разделили на две группы: одна называлась «Лагерь», другая — «Германия». В эту группу попала Мария Левантович. С группы «Германия» сняли конвой и велели идти на запад. Женя Проволович как-то умудрилась перебежать из группы «Лагерь» в «Германию», только благодаря этому и осталась жива.
Группу «Лагерь» еще раз разделили. Женщин погрузили в грузовик и увезли на ближний хутор. Оставшиеся мужчины видели, стоя на холме, как их загнали в какой-то дом. Доносились звуки выстрелов, потом… потом здание запылало.
Мужчин посадили в вернувшуюся автомашину и отвезли к какому-то сараю. Когда их начали загонять прикладами внутрь, несколько человек бросились бежать. Ударился в бегство и Шевчук. По нему стреляли, но он скатился в овраг, бежал по воде, чтобы сбить собак со следа, оторвался от погони и ушел! Переночевав в ржаном поле, дошел до партизан, вместе с их отрядом соединился с частями Советской Армии. В Военной прокуратуре немедленно написал все, что знал, о провале Бобруйской разведгруппы, об арестованных в Бресте товарищах. Но в это время почти никого из них уже не было в живых.
Спиридон и Надежда Григоруки, их дочь Нина, Мария Каленик и ее дочь Лиля, Николай Кирилюк, Иван Филиппук были убиты. Александра Питкевич бежала — выскочила в окно буквально в последнюю минуту, когда фашисты уже ломились в квартиру. Отсиделась у знакомых на окраине города и спаслась.
А Лида Базанова… Ласточка… Двадцать лет ее родственники ничего о ней не знали. Ходили слухи, что перебежала к немцам и ушла с ними. А может, и погибла. Точно никто не мог сказать. Да и говорить-то боялись… Потом — потом!!! — пришла весть о том, что Ласточка погибла вместе со своей группой. Вроде бы даже кто-то видел, как ее вели на расстрел. А может, это была и не она, а другая девушка, такая же маленькая да пригожая. Много народу тогда было убито, гребли по брестскому подполью частым гребнем. А дела расстрелянных сгорели вместе с комендатурой, вот и не было толком известно о судьбе Лиды Базановой.
Итак, она геройски погибла.
Это официальная версия.
Но…
Лида вовсе не была простушкой. Среди радиограмм, отправленных Ласточкой в Центр, была одна, касающаяся герра Мозера: ищет контакта, может быть полезен при дальнейшей разработке. Ей разрешили рискнуть и передали особое задание: в контакт войти, попытаться уйти с немцами за Буг, при возможности — в Германию. Быть готовой к дальнейшей работе.
Однако установить этот самый пресловутый контакт Лида не успела: ее арестовали. Однако спустя несколько дней следователь вдруг вызвал ее на допрос. В кабинете сидел Мозер.
Лида решила, что его вызвали для очной ставки. Но она ошиблась.
— Фрейлейн, — сказал следователь. — Не знаю, имеете ли вы понятие о чести, но я прошу от вас честного слова: вы будете молчать о том, что скажет вам этот человек. Он рискует жизнью, я тоже. Но я обязан ему именно что спасением своей жизни, а поэтому… — Он выругался. — У вас десять минут. Вы даете слово молчать? Или немедленно вернетесь в свою камеру.
— Даю честное слово, что буду молчать об этой встрече, — проговорила Лида, осторожно шевеля разбитыми губами. Между прочим, этот же следователь ее и бил.
Он посмотрел на ее губы, поморщился и вышел.
Мозер тяжело вздохнул и поднялся со стула…
Это был самый странный разговор на свете. Лида ожидала, что Мозер будет вербовать ее, уговаривать выдать товарищей, показать дорогу в партизанский отряд Чернова. Однако… ни слова ни о чем подобном не было сказано. Шла речь только о… о любви.
О любви к ней!
Он просил, умолял, заклинал Лиду уйти с ним, уехать в Германию. Клялся, что у него есть возможность вывезти ее из Бреста под чужим именем, незаметно. Обещал отвезти к своим родителям, обещал даже уехать с ней в Швейцарию, куда угодно, если ей не захочется жить в Германии. Его друг подделает все документы. Лидию никто не заподозрит, ее семьи не коснутся никакие репрессии — о да, Мозер знает, что такое быть в России родственником врага народа! Но mein kleiner Vogel может ни о чем не беспокоиться. Все будут думать, что она погибла…
У Лиды мучительно болела голова. Она смотрела на Мозера широко открытыми глазами, и ей чудилось, что она видит фильм… один из тех неправдоподобных, невероятных фильмов, которые они с Аней Ильиной так любили смотреть в Калинине!
Лицо Мозера расплывалось у нее перед глазами, голос то приближался, то отдалялся.
Что он говорит?! На миг вспыхнула жалость к нему: он просто сошел с ума, он погубит свою жизнь… этот враг… этот, наверное, такой хороший человек!
Но она не может, не может согласиться… Уехать с ним — значит предать своих.
И вдруг до Лиды дошло: так ведь он предлагает именно то, что приказано ей сделать из Центра! Она думала, что этого приказа не выполнит, а получается…
* * *
На памятнике над могилой расстрелянных подпольщиков значится много имен. Однако очевидцы рассказывали, что тел там лежит гораздо меньше. Имя Лидии Базановой там тоже значится.
Это факт.
Такой же факт, что воинский эшелон, на котором эвакуировались в Германию высшие чины брестского военного командования, был вчистую разгромлен советской авиацией в пятидесяти километрах от Бреста. Погибли почти все, там была такая кровавая каша, что трупов не опознать. Да и некому было их опознавать. Кое-кто спасся, конечно, потом уехал в Германию, а уж там-то…
