Сандра Браун - Навстречу завтрашнему дню
— Да, конечно. — Роджер, похоже, испытывал облегчение оттого, что оказался кому-то для чего-то нужен. — Что бы вы хотели?
— Чего-нибудь прохладного. Например, водку «Коллинз» с лимонным соком и льдом.
— Водку «Коллинз». Сейчас вернусь. — Он стал пробираться через толпу. И вскоре толпа поглотила его. Оставшись в одиночестве, Кили оробела, она отыскала столик с четырьмя свободными местами и заняла их. Когда танец закончился, и Николь с Чарлзом ушли с площадки, она помахала им рукой.
Заказав напитки, они провели первый час приема в непринужденной беседе. Знакомые часто останавливались, чтобы с ними поболтать, те же, кто их не знал, проходили мимо, чтобы встретиться со своими знакомыми. Кили всегда считала Николь знаменитостью, но ее изумляло, когда на нее смотрели так же. Часто, когда ее с кем-то знакомили и человек соотносил ее лицо со знакомым голосом по радио, то смущался и терял дар речи.
Звезды общества вышли в свет. Здесь было несколько новоорлеанских «святых», кое-кого из выступавших в городе знаменитостей пригласили с целью сбора средств. Собралось настоящее гламурное общество, и это действовало возбуждающе. Столы в буфете были в изобилии уставлены роскошной едой. Звучала музыка непревзойденной красоты.
А Кили была готова уйти уже через несколько минут после приезда.
С огорчением Кили обнаружила, что столик Дакса и Маделин, который они делили еще с тремя парами, находился неподалеку от их мест, и она оказалась вынужденной смотреть на то, как он оказывал внимание другой женщине. Он приносил ей выпить. Она ела с его тарелки, а он игриво шлепал ее по рукам. Она поцеловала его в щеку. Он помог ей отыскать потерявшуюся сережку. Они танцевали. Они перешептывались. Он легонько поцеловал ее в губы.
Кили извинилась и отправилась в комнату отдыха для дам, где провела чрезвычайно много времени. Вернувшись, она не обнаружила Николь и Чарлза на месте, а Роджер на другом конце огромного зала болтал с дирижером. Она сделала маленький глоток своего сильно разбавленного водой напитка, чтобы чем-то занять руки.
— Ты очень веселишься, когда заставляешь мужчин впустую ждать тебя в аэропортах?
Скользкий стакан, покрытый капельками конденсата, чуть не выскользнул у нее из пальцев. Она поставила его на скатерть и, повернув голову, увидела Дакса, склонившегося над ней, положив руки на спинку ее стула.
— Нет, я пребывала в не слишком веселом настроении в тот день.
— А я — в веселом. До тех пор, пока не приехал в аэропорт и не сел в самолет, ожидая тебя и не зная, что, черт побери, случилось с тобой.
Она опустила глаза, не выдержав его обвиняющего взгляда:
— Извини.
— Тогда потанцуй со мной.
— Где Маделин? — вкрадчиво спросила она.
— Тебя это волнует?
— А тебя — нет?
Он только пожал плечами, взял ее за руку и потянул, поднимая. Поскольку ее уже видели танцующей с Роджером, Чарлзом и некоторыми другими, будет не слишком странно, если она станцует с конгрессменом, не правда ли?
Его прикосновения обжигали ей кожу, но и под страхом смерти не могла она отказаться от его объятий. Песня, под которую они танцевали, была медленной любовной балладой. Звуки музыки окружили их, свет, кстати, притушили. Рука его лежала у нее на спине, прижимая к себе, лаская, причем для этого ей даже не надо было двигаться. Его губы уткнулись в ее волосы.
— Знаешь, что я хотел бы сейчас сделать?
Она покачала головой.
— Слегка покусать твои бриллиантики.
Прошло несколько минут, прежде чем она поняла, что за бриллиантики он имеет в виду. Единственные, которые на ней были, — вокруг лодыжек. Она засмеялась с придыханием:
— Как тебе не стыдно.
— Это, без сомнения, самые сексуальные туфли, которые мне когда-либо доводилось видеть. Во мне, похоже, развился настоящий фетишист, помешанный на туфлях и ножках, скоро я превращусь в стопроцентного извращенца.
Она подняла на него глаза в притворном смятении:
— Что? Разрушить свою политическую карьеру?
— Или, наоборот, повысить себе цену? — Он засмеялся и снова прижал ее голову к своему плечу. — Пришло время сексуальных фантазий. Они теперь в моде, а я в последнее время стал экспертом в этой области. Хочешь послушать?
— Нет. Боюсь, меня это слишком сильно смутит.
Он наклонил голову, чтобы посмотреть на нее, и прошептал:
— Возможно. Ты играешь в них большую роль.
— Дакс, не стоит говорить со мной подобным образом.
— Ладно. Извини, — сказал он и тотчас же, противореча своим словам раскаяния, выгнул грудь дугой и прижался к ее груди, выполнил безупречный поворот, воспользовавшись этим ходом как предлогом для того, чтобы поудобнее устроить руку на ее спине и прижать ее поближе к себе. — А можно сказать, как прекрасно ты сегодня выглядишь?
Она опустила глаза, но только для того, чтобы поднять их на него снова. Она не могла удержаться и не смотреть на него. В ней постоянно происходила внутренняя борьба, ибо для того, чтобы посмотреть на него, ей нужно было поднять голову с его плеча.
— Да. Спасибо. Ты тоже выделяешься среди всех в своем смокинге. Он идет тебе.
— Кто этот человек? — резко бросил он, искусно направляя ее в самый темный угол площадки.
— Что?
— Тот мужчина, который с тобой. Это тот, кого я должен ненавидеть?
Она вспыхнула от удовольствия, что он ревнует ее.
— Нет. Мы с ним познакомились только сегодня вечером. В действительности я пришла с Николь и Чарлзом.
— Хорошо. — Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Его рука прижала ее еще крепче, но никто не должен был этого заметить, если только не заглянет в их глаза и не увидит там, что они плавятся в объятиях друг друга.
Она испытывала жалость ко всем остальным женщинам, присутствовавшим в зале, ибо они не знали, что это такое — находиться в объятиях Дакса. Крепко прижатые к ее телу, его бедра передавали ее телу какой-то изысканный трепет. Та ее ладонь, которую он держал, подвергалась гипнотизирующему массажу его большого пальца. На своем лице она ощущала его горячее благоухающее дыхание и даже не пыталась удержаться от того, чтобы не вдыхать его в себя полной грудью, заполняя им свои легкие.
Он тоже был взволнован возможностью держать ее в своих объятиях. Ее соски набухли и проступали между гофрировкой блузы. От вида ее груди и нежного запаха, поднимавшегося от бархатистой ложбинки, у него кружилась голова. Он жаждал прижаться к ней губами и ощутить ее кожу своим языком. Он испытывал боль, и эта боль усугубилась, когда она, изогнувшись, столь естественно приникла к его телу, что их танец стал напоминать нечто совсем иное.
