Ли Гринвуд - В твоих объятиях
– Пора поесть. Хочешь, чтобы я тебя развязал? Виктория ничего не ответила.
– Думаю, мне придется тебя покормить. Я никогда не делал этого раньше, но полагаю, все когда-нибудь бывает в первый раз. – Он набрал в ложку супа и поднес ко рту Виктории.
Она отпрянула.
– У меня впечатление, что я кормлю ребенка.
Виктория отклонила голову как можно дальше, но Тринити сунул ложку ей в рот. Виктория выплюнула пищу на землю.
Жаркая волна гнева поднялась в Тринити.
– Сегодня ночью будет очень холодно. Тебе нужна эта еда, чтобы не замерзнуть и сохранить силы на завтра. Ты съешь это.
Глаза Виктории выражали несгибаемую решимость.
– Не сомневайся. Или ты откроешь рот и проглотишь суп, или я насильно его тебе открою и волью этот суп прямо в горло.
От гнева руки Тринити так тряслись, что он едва мог набрать суп в ложку. Он увидел, как глаза Виктории расширились от страха, и понял: она боится, что он ее ударит.
– Я лучше умру от голода, чем буду повешена за преступление, которого не совершала. Но если я должна есть, то предпочитаю сама себя кормить, – произнесла Виктория. – Развяжи мне руки.
Тринити развязал веревку, стягивающую ее запястья.
– И ноги тоже. Поскольку я не хочу стать пищей кугуаров, волков и медведей, я останусь в лагере. По крайней мере на ночь.
– Мне стало легче дышать.
– Просто дай мне супа. Сомневаюсь, что ты беспокоишься о моих удобствах или благополучии... Разве что это повлияет на твою репутацию. Так что не думаю, что ты меня отравишь.
– Ты оказываешь мне честь.
– Нет. Это я делала раньше. И больше такой ошибки не повторю.
Ее слова вонзались в него, как острые железные шипы, находили самые чувствительные точки, впивались и мучительно жгли.
Он сдался, проиграл эту неравную битву и передал ей чашку. Без дальнейших споров и замечаний она стала есть и пить.
– Тебе надо выспаться. Я собираюсь продолжить путь еще до рассвета.
– Бак и мой дядя погонятся за тобой. Ты ведь это знаешь.
– Я на это рассчитывал.
– Они тебя убьют.
– А вот этого я не планировал.
– Это твои похороны.
– Я постараюсь, чтобы никого не пришлось хоронить.
– Каким образом?
– Еще не знаю.
Виктория удивленно и немного растерянно уставилась на него.
– Я собираюсь поспать, – объявила она.
Тринити раскрыл одну из кожаных седельных сумок, которые Виктория видела на вьючной лошади, и вынул оттуда подушку и одеяло.
– Так тебе будет удобнее.
Виктория молча взяла подушку, но, увидев одеяло, была потрясена.
.– Это же мое одеяло. С моей постели.
– И подушка тоже твоя. Я подумал, что они тебе пригодятся. Я взял их, когда оставлял записку.
Виктория рванулась к нему, как разъяренная медведица, и, прежде чем он сумел схватить ее за руки и повалить на землю, наградила глубокими царапинами.
– Не знаю, что с тобой неладно, но ты самая сумасшедшая женщина, которую я когда-либо встречал. Если раньше у меня и были сомнения насчет того, убила ли ты мужа, теперь их не осталось.
– Ты дурак, – бросила ему Виктория, когда он вновь связывал ей руки. – Я никогда не стала бы убивать Джеба. Он был слишком слаб и безобиден. Но тебя я бы убила. Легко.
И Тринити ей поверил.
Виктория перекатывалась с боку на бок в бесплодных попытках отыскать более удобное положение. Спать на земле было трудно, а со связанными руками и ногами заснуть было почти невозможно.
Тринити снова связал ее перед тем, как самому заснуть. Он сказал, что хочет быть уверенным, что она ночью не сбежит. Впрочем, он связал ее не так туго, как раньше. Возможно, если бы она очень постаралась, она могла бы освободиться. Она подозревала, что он сделал это сознательно, чтобы ей было удобнее.
Однако мысль о побеге пришлось отбросить: она погибла бы в горах.
Весь день она проклинала себя за то, что была такой дурочкой и поверила ему. Но ведь у нее не было причин не верить ему, как и любому другому ковбою, заглянувшему на ранчо в поисках работы. Беда пришла тогда, когда она позволила симпатии к нему повлиять на свои суждения.
Она позволила одурачить себя красивому лицу, мускулистому телу и обращению, которое приняла за истинный интерес к ней как к личности. Так же, как она в свое время позволила красивому лицу и мятежному характеру Джеба увлечь ее не рассуждая. Научится ли она когда-нибудь ждать, пока лучше узнает мужчину, прежде чем позволить чувствам взять над ней верх?
Она практически вешалась на него. Она даже воображала, что он поможет ей обрести свободу.
Какой иронией это выглядело сейчас!
Она снова повернулась, и острый камень врезался в бедро. Мгновенная боль заставила ее придумывать какие-то особо мучительные пытки, которым стоило бы подвергнуть Тринити. Подушка баюкала ее голову, но ничто не защищало тело от холодной каменистой почвы.
Она не могла понять, как он ухитряется спать, всего лишь подложив под голову седло. У нее наверняка свело бы от этого шею. Ни один человек не смог бы ночь за ночью спать на голой земле, если только у него не были вовсе отключены нервы. Нет, в нем не было ничего человеческого.
От холодного ночного воздуха ее зубы начали стучать, и она плотнее завернулась в одеяло. И это было еще одним поводом для ярости. Мало того что он сыграл на ее доверчивости, обманул и похитил. Сознание того, что он обыскал ее комнату, касался ее вещей, бесило так, что она не могла заснуть.
Спальня была единственным местом на земле, которое принадлежало только ей. Когда она закрывала за собой дверь, то чувствовала, что никто и ничто из внешнего мира не может ее коснуться. Теперь она утратила это ощущение. Из-за Тринити Смита... охотника за наградой.
Судья Блейзер уже посылал за ней по крайней мере двух охотников за наградой. У них не было гордости и уважения к себе, и остальной мир относился к ним так же. Она обратила внимание, что ковбои стремились держаться от них подальше, а те принимали это как должное.
Тринити был совсем не такой. Она не могла припомнить другого человека с таким самоуважением и достоинством. Она подозревала, что он гордится тем, что делает.
Называть его охотником за наградой казалось чем-то неправильным.
Она догадывалась, что у этой проблемы есть глубокие корни. Тринити подал ей надежду, дал нечто, во что можно верить. Теперь, когда он оказался обманщиком и лицемером, ей было страшно, что все его слова окажутся пустыми.
Ей было необходимо верить, что он стремится вернуть ее в Техас не ради денег, а потому что верит в правосудие и справедливость. Иначе в ее глазах он стал бы человеком, лишенным совести.
