Индия Грей - Английский чай
— Но она поразительно похожа на вас, синьорина.
Ева не сводила глаз с Рафаэля. Он был напряжен, как натянутая струна.
— Мы не просто сестры. Мы были близняшками.
— Были? — продолжал допрос Джанни. Как умелый дирижер, он вел концерт к завершению.
— Она погибла от передозировки героина. Во Флоренции. Три года назад.
Теперь все взгляды были прикованы к Люке, но Джанни еще не закончил:
— Значит, поэтому вы и интересовались Лазаро и приехали в августе в Италию. Вы намеревались найти человека, который виновен в смерти вашей сестры.
Но Ева словно не слышала его. Она смотрела на Рафаэля и говорила как во сне:
— Я никогда не спала с Люкой ди Лазаро. Я была влюблена в другого…
— Понимаю.
Рядом с Джанни Рафаэль написал что-то на листке и протянул другу. Джанни прочел и задал следующий вопрос.
— В таком случае, синьорина, могу я узнать, почему вы покинули Венецию?
— Я узнала, что он не любит меня.
Джанни взглянул на Рафаэля, который уже подвигал ему очередной листок с вопросом.
— Гм… а что заставило вас так думать?
— Он сказал, что идет на деловую встречу. Но я видела его в кафе с другой женщиной. Они держались за руки…
Рафаэль попытался встать, но Джанни удержал его и спокойно повернулся к Еве.
— Той женщиной была Каталина ди Суза. Она уже выступала в суде. И то была действительно деловая встреча. Эта девушка жила в одной квартире с вашей сестрой. На встрече, которую вы имеете в виду, обсуждалась возможность привлечения Люки ди Лазаро к суду. Среди прочего и за смерть вашей сестры. Каталина ди Суза все еще не может оправиться от потери близкой подруги. То был просто жест утешения.
Ева побледнела.
— Я понимаю…
Рафаэль написал для Джанни еще один вопрос.
— Я вижу, вы ждете ребенка, синьорина. Какой у вас срок?
— Возражение! — воскликнул адвокат Люки. — Это не имеет отношения к делу.
— Шесть месяцев.
Пожилой судья со вздохом поднялся.
— Возражение принимается. Ближе к делу, синьор Орсеоло, будьте добры.
Джанни коротко кивнул, но, взглянув на страдальческое выражение лица Рафаэля, задал последний вопрос:
— Кто отец ребенка?
— Возражение! Я протестую!..
— Синьор Орсеоло! Я уже предупредил, чтобы вы четко формулировали ваши вопросы. Это не относится к делу и совершенно недопустимо.
— Нет, относится! — воскликнул Рафаэль.
— Ты, — ответила Ева.
По залу прошел шепот. Все снова посмотрели на Рафаэля. Придав голосу драматизма, Джанни повернулся к судье.
— Я прошу перерыв. Я продолжу допрос свидетеля позже.
Судья посмотрел на него поверх очков.
— Свидетельница в состоянии стресса. Хорошо, я объявляю часовой перерыв. Но, прошу вас, синьор Орсеоло, за это время пересмотреть ваши вопросы.
Комната наполнилась шумом голосов, когда люди встали со своих мест и начали выходить. Еву вывели из зала.
Услужливый офицер тут же возник рядом, но Рафаэль оказался еще быстрее. Ева и забыла, какой он высокий и какая аура силы и уверенности окутывает его, заставляя других краснеть. Он встал между ней и офицером, пряча ярость за напускной вежливостью.
— Простите, синьоры. Нам нужно кое-что обсудить.
Ева смущенно потупилась и кивнула.
— Прошу вас, это займет несколько минут, — еле слышно попросила у полицейских Ева.
Рафаэль встал у стены в позу, в какой стоял, когда она впервые заметила его. Его глаза излучали злость. Губы скривились в усмешке.
— Несколько минут? И все, Ева?
Она посмотрела на свои руки. Инстинктивно Ева положила их на живот. Рафаэль проследил за ее взглядом.
— Ну и когда ты собиралась сказать мне?
У Евы пересохло в горле так, что стало трудно дышать, не то что говорить.
— Я не собиралась…
— Ясно, — прошипел Рафаэль. — А ты не думала, что факт отцовства может меня заинтересовать?
— Когда я узнала, я думала, что ты уже счастлив с той, которую целовал! Так что, нет, Рафаэль, я не подумала, что эта новость несказанно обрадует тебя.
— Как ты можешь настолько не доверять мне? — бросил он, схватив ее за запястья и усмехнувшись. — Боже, какая ирония! Я все время, что мы провели вместе, пытался заставить себя не доверять тебе, потому что считал тебя скользкой журналисткой… — Рафаэль выпустил ее руки и отвернулся. — Что за черт!
Ева снова погладила живот.
— И что ты собираешься делать?
Она пожала плечами, как будто его слова причиняли ей непереносимую боль.
— Справляться. Выживать.
Рафаэль шумно вдохнул и прижал руки к вискам.
— Господи, Ева! Какая жизнь ждет этого ребенка? Выживать? Как? Будучи матерью-одиночкой? Ходить на работу и оставлять малыша — моего малыша! — в каком-нибудь ужасном детском саду?
— Почему нет? — Она попятилась. — Многие так и поступают.
— Только не с моим ребенком.
— Ах, да! — со злостью воскликнула девушка. — Я совсем забыла! Ди Лазаро отправляют детей в частные школы. Ты это мне советуешь, Рафаэль?
Он дернулся, словно Ева только что влепила ему пощечину, но тут же взял себя в руки:
— Нет. Нет. Меньше всего на свете я хочу, чтобы у моего ребенка было такое же ужасное, одинокое детство, как у меня. — Мужчина помолчал. — Поэтому я предлагаю тебе переехать и жить здесь.
— С тобой? — с надеждой спросила Ева.
— Конечно, нет, — усмехнулся Рафаэль. — Раз уж эта мысль так угнетает тебя. Я куплю тебе квартиру в спокойном районе с хорошими школами. Полагаю, нам лучше пожениться, чтобы защитить ребенка от… возможных насмешек.
— Ты делаешь мне предложение?
— Если ты хочешь представить это так, то да.
В последние шесть месяцев Ева часто прокручивала эту сцену в голове. Как Рафаэль, встав на одно колено, достает кольцо и предлагает ей руку и сердце, а потом горячо целует в губы. В этом сценарии не было таких холодных слов.
— Нет, Рафаэль.
Ева отвернулась и зашагала прочь по коридору, сначала медленно, потом все быстрее, будто не могла дождаться момента, когда окажется подальше от Рафаэля ди Лазаро.
Ее шаги эхом раздавались в судейском коридоре. Рафаэль отвернулся. Невыносимо было видеть, как она уходит от него. Такое же чувство он испытал семилетним мальчишкой на похоронах матери. Рафаэль заставил себя не смотреть на ее могилу, зная, что иначе не сдержит слез.
И он не смотрел. Ни тогда, ни сейчас.
Ева почти дошла до конца коридора, когда его сила воли ослабла. До боли сжав зубы, Рафаэль посмотрел ей вслед.
Ее светлые волосы сияли, как восходящее солнце, в полутемном коридоре.
У двери она остановилась и, оглянувшись, произнесла всего одно слово:
