Лора Брантуэйт - Вдоль по радуге
Дверь палаты распахнулась, и почти одновременно Грег раскрыл глаза. Отзвуки «…ведь не знал, что встречу тебя» еще шелестели в голове. Дверь за Кэтрин захлопнулась.
Она была особенно, ошеломляюще, безукоризненно красива. И разрумянившиеся щеки только придавали ей привлекательности.
— Как ты посмел?! Что ты наделал?
И злой изгиб приоткрытых губ, между которыми видны влажные зубы, тоже завораживает. А почему, кстати говоря, она так зла?
— Наделал — что?
Она метнулась к окну, не в силах успокоиться в неподвижности.
— Издеваешься? — Рванулась к койке, сверкнула глазами сверху вниз. — Эгоист! Идиот!
— Я?!
— Да!
— Доктор Данс, вы… — Он хотел сказать «забываетесь», но не успел.
— Имею полное право здесь орать после того, что ты учинил!
— Можно подумать, я оскорбил действием твою маму! — проворчал Грег. Он понимал, что причиной ее состоянию — его требование заменить его лечащего врача, — и в то же время не понимал причин такой ярости.
— Не трогай уж мою маму! — Кэтрин выдохнула и огляделась по сторонам. Грег предположил, что она ищет, что разбить. — Эгоист, эгоист!
— Не всегда, — сдержанно возразил ей Грег. — Кстати, вот теперь я тебя узнаю. А то все как угли, присыпанные пеплом: внутри горячо, а снаружи — ничего не видно.
Кэтрин проигнорировала его замечание:
— Ты зачем это сделал?
— Что? Отказался от услуг этого неприятного типа? Имел право, вот и сделал!
— Юридическое, может, и имел! А человеческого — никакого! — тихо, но яростно ответила Кэтрин.
— Почему же? — удивился Грег. — Я буду платить по счету. Из своего кармана. Имею право выбирать, за что мне платить.
— Выбери лоботомию, — прошипела Кэтрин.
— Доктор, доктор, вы сами себе противоречите. Если так не хотели, чтобы я выжил, могли бы пойти попить кофе вместо того, чтобы меня оперировать. Или в горы на пикник прокатиться.
— Вы бы не умерли.
— Ну это да. Хотя… сложно сказать на самом-то деле.
Кэтрин устало села на стул рядом с ним. Уронила голову на руки.
— Вам плевать на меня, вам важно только, чтобы вам самому было хорошо. А мне что теперь делать? Я тут работаю месяц, я в этом городе — месяц, связей нет, друзей нет, репутация — только рождается. А вы меня так подставили. Меня теперь с костями съедят. И что мне делать? Опять срываться с места и искать другой город? Тут же нет других больниц, а я врач, у меня скоро степень будет, я не хочу работать официанткой!
— Не позволю, — сказал Грег просто, но при этом какая-то интонация в его голосе заставила Кэтрин поднять голову и посмотреть ему в глаза.
А в голове у него уже завертелись два колеса-маховика. Одно: он столько всего узнал о ней за эти минуты! Приезжая, чужая в городе, только что приехала, и приехать ее заставили обстоятельства. «Опять срываться с места»… Второе: да никто ее и пальцем не тронет. Не посмеют. Придется с ним дело иметь — а этого господа врачи из городской больницы делать не станут. Но если кто-то все же затеет возню, откуда ждать опасности в первую очередь?
— Ну-ну. Кто вас спросит теперь. Раньше надо было думать.
— Прекратите истерику, Кэтрин.
Она расплакалась. Точнее Грег увидел, как навернулись на глаза слезы, задрожали капельки влаги в уголках — но не пролились на щеки. Сильная. Держит себя в руках. Он слабо улыбнулся, вспомнив приступ ее бешенства. Хорошо. Пусть лучше кричит, чем плачет.
— Вы в курсе, что в больнице теперь только и разговоров, что о вас и обо мне? Все решили, что у нас… шашни какие-то. — Она выплюнула это слово с таким страхом и отвращением, что Грега покоробило.
— И что? Вам завидуют все женщины, а мне — все мужчины? — цинично поинтересовался он.
Кэтрин несколько мгновений смотрела на него не мигая — вникала в смысл сказанного. Потом покраснела, густо, от шеи до ушей.
— Думают, что я зарвавшаяся шлюха, которая нарушает врачебную этику.
— А как они себе представляют процесс нарушения врачебной этики, когда я в таком состоянии на больничной койке? — Грег то ли возмутился, то ли развеселился, сам еще не понял.
— Это вы у кого-нибудь другого спросите. Что у вас, жар?
— Переводите разговор?
— Да, чего уж там. — Кэтрин вздохнула и махнула рукой.
Движение кистью — легкое, плавное, небрежное — заворожило Грега и что-то в нем разбудило.
И он понял, что тот самый «процесс нарушения врачебной этики» — не такая уж и фантастика с точки зрения объективной реальности.
Если бы только она хоть когда-нибудь…
Грег сидел в кабинете у доктора Паттерсона, главного врача больницы Огдена. Он был бледен, загипсованная рука висела на перевязи, и больничная пижама не придавала ему солидности — но ни в какой дополнительной солидности он и не нуждался.
Он был человек правды.
Он с юности хотел иметь дело с Законом. Хранить его. Он изучал юриспруденцию не для того, чтобы за деньги — малые ли государственные, большие ли чьи-то там — защищать кого ни попадя, правых и виноватых, больше, конечно, виноватых. Он точно знал, что против своей совести не пойдет. Он должен идти с Законом и со своей совестью, законом внутренним. И он это делал.
Ему важнее всего было, чтобы человек получил наказание по правде. По заслугам. И по преступлениям.
Готовить обвинение и вести следствие оказалось делом по нему. Странно. Может, потому, что виноватых в суд попадает больше, чем невиновных?
И он научился отличать виноватых от невиновных буквально на нюх. И он делал свою работу так безукоризненно строго, так безжалостно и справедливо, что его боялись, многие — почти суеверным страхом.
И вот он сидел перед доктором Паттерсоном, прямой, сухой, жесткий, словно вырезанный из твердой древесины, и веско говорил о том, как гладко сработала доктор Данс, как он ей благодарен, — и еще о том, как строг закон о дискриминации на рабочем месте.
Доктор Паттерсон при упоминании о докторе Ханте едва заметно морщился: тоже не любил паршивца, что и понятно. Когда речь заходила о Кэтрин, линии его напряженного рта немного смягчались. Добрый знак.
Грег чувствовал, что этот умный, властный и многоопытный человек, что сидит сейчас перед ним, немного похолодел сейчас, потому что чувствует страх, — и это понятно. Грег не был тщеславен и не был глуп. Он понимал, что доктор боится не его, а той силы, которая стоит за ним. Правосудия. А то, что сейчас все правосудие сошлось для доктора Паттерсона, как сходится в точку конус, в пациента Грегори Далласа, окружного прокурора, — так это естественно.
Грег вышел от него уверенный, что с Кэтрин все будет в порядке, по крайней мере, на работе. Он чувствовал какое-то глубокое удовлетворение от этого, как человек, которого долго мучил голод и который наконец сытно поел. Горячего. Внутри было хорошо, и от простоты этого ощущения — тоже хорошо. Нечто подобное он чувствовал, когда выигрывал принципиально важный процесс.
