Виктория Васильева - Обретение счастья
Она присела на кровати и вдруг увидела, что недавний партнер был слегка одет. Или, вернее, обут. Ольга не знала, как правильно выразиться в данном случае.
В общем, она отчетливо разглядела ядовито-зеленые в крапинку носки на ногах Виктора.
— Ты… В носках? — Ольга не смогла удержаться от этого вопроса.
— А что тут такого, Лапушка? Если бы ты знала, как трудно бывает потом отыскивать носки!
— Ты, никчемное создание, паршивый неумеха, строящий из себя Казанову…
— Что?
Она не знала, что именно хотела сформулировать, и потому оказалась способна только на развернутое обращение.
— Ты… Убирайся вместе со своими вонючими носками.
— Малышка? Что же тебя так взволновало? Я тебе не понравился?
Ольга уткнулась лицом в подушку и безутешно, по-вдовьи, зарыдала.
Виктор и не пытался ее успокаивать. Он облачился так же быстро, как несколько минут назад разоблачился: благо, не нужно было искать носки.
Дверь захлопнулась, словно от случайного сквозняка. Как ни странно, Ольга почти сразу же после его ухода уснула спокойным сном.
Утром она нашла на полу у кровати вещественное доказательство своего вчерашнего грехопадения. Поборов отвращение, Ольга завернула в туалетную бумагу сморщенное резиновое изделие по чьей-то злой фантазии непристойно розового цвета и выбросила сверток в унитаз.
В тот же день она вернулась в Москву, хотя до конца срока оставалось целых два дня.
Еще в фойе института она с удивлением обнаружила, что Растегаев чисто выбрит, что на нем безупречная сорочка с идеально подобранным галстуком.
— Наконец-то, Ольга Васильевна, — директор искренне обрадовался, — я уж заждался.
— Мне тоже приятно видеть Вас, Юрии Михайлович, — Ольга говорила чистую правду.
— Так не сходить ли нам в театр, как мы, помнится, уже договаривались, — директор заметно волновался и не скрывал, что боялся отказа.
— С удовольствием.
— Куда же? В оперу? В Большой? А может, во МХАТ?
— Не хотелось бы смотреть что-то слишком уж реалистическое…
— Тогда я возьму билет в какой-нибудь из модных теперь. Этих самых, как их, театров-студий. Ладно?
— Пожалуй, — Ольга лучезарно улыбнулась.
Общение с академиком придавало ее пошатнувшемуся существованию устойчивость и добропорядочность.
Глава 13
Какой-то театр арендовал какой-то клуб неподалеку от Никитских ворот. Ольге настолько было безразлично и мудреное название театра-студии, и ошеломляющее новаторство режиссера, что она запомнила только два обстоятельства: спектакль был поставлен по «Картотеке» Тадэуша Ружевича и по ходу действия в обмен на кого-то из героев предлагались… носки.
Ольгу эта натуралистическая, в ее понимании, деталь неприятно поразила.
Юрий Михайлович периодически вытирал пот со лба и всячески утруждал свой академический ум, пытаясь настроить его на режим хотя бы малейшего понимания.
Химики вышли из зала скорее усталые, чем отдохнувшие. И, возможно, под влиянием принципов театра абсурда, а возможно, почувствовав острую необходимость в произнесении чего-нибудь значительного, судьбоносного, академик вдруг сказал следующее:
— Ольга, выходите за меня замуж.
И она ответила, возможно, слишком быстро:
— Я согласна.
Растегаев, казалось, очень удивился этому ответу, но все равно наклонился к ее руке и поцеловал.
Ольга заметила на голове академика тщательно зачесанную блестящую плешь.
Утром Ольга снова встала с больной головой и мешками под глазами. Бессонница уже входила в привычку.
Заботливый супруг пытался что-то изобразить на кухне.
— Оленька, где у нас масло?
— В дверце холодильника.
— А ветчина где?
— На второй полке слева.
— Сахарницы нет на месте.
— Посмотри на столе!
— Вот же она! Но спички исчезли.
Спички на самом деле исчезли. Ольга вспомнила, что нечаянно спрятала коробок вместе с сигаретами.
— Возьми новый коробок! В шкафчике на нижней полке, — предложила она.
— Нашел. Теперь ищу варенье.
— На окне.
Перекличка тянулась до бесконечности. К счастью, Ольга к этому времени завершила макияж и теперь готова была принять командование.
На столе уже стояла тарелка с довольно аппетитными бутербродами, две чашки, сахарница и вазочка с вареньем.
Академик, лишь в зрелые годы научившийся заваривать чай, снова и снова закреплял эту науку на практике.
— А Маша завтракать не будет? — спросила Ольга, не видя третьей чашки.
— Нет, она уже убежала. Должно быть, в библиотеку. Позавтракаем без нее.
Растегаевы наскоро проглотили по паре бутербродов, сделали по нескольку больших глотков чаю и в положенное время вышли из квартиры. Утром по ним можно было проверять часы. За редкими исключениями.
Пока Юрий Михайлович заводил «девятку». Ольга огляделась и заметила за углом что-то очень похожее на плащ Захарова. Она вздрогнула и быстро отвернулась.
За рулем Растегаев был, как всегда, великолепен. Он точнехонько объехал вчерашнюю лужу и плавно остановил машину.
— Ты прекрасный водитель, — не забыла похвалить его супруга, садясь на правое переднее сидение.
— Не желаешь крутить руль?
— Нет. Сегодня опять не то настроение, чтобы править нашей железной лошадкой.
— Хорошо вам, женщинам: то настроение, не то настроение… А я уже чувствую себя, будто устроился на полставки извозчиком.
Он ловко развернул машину, вырулил со двора на проспект. Путь был свободен.
— Юрий Михайлович, почему ты взял меня замуж? — ни с того, ни с сего спросила Ольга.
Академик от удивления едва не нажал на тормоза, но вовремя опомнился.
— А что это ты вдруг спросила?
— Пожалуйста, ответь. Ведь вокруг тебя увивалось столько женщин.
— Ты помнишь, как я нечаянно забрызгал твое пальто?
— Конечно.
— А потом ты заваривала чай, и я вдруг почувствовал себя таким счастливым.
— Но почему? — удивилась Ольга.
— От тебя исходило ощущение покоя и уюта. И силы, если хочешь.
— И что из того?
— И я решил, что жизнь не кончается, когда тебе за пятьдесят. Я две недели думал только о тебе, когда ты была в профилактории. А потом решил сразу же сделать тебе предложение.
— Князя Андрея, как помнится, вдохновил зимний дуб. А тебя, что же, индийский чай?
— Как говорили древние — каждому свое.
Юрий Михайлович улыбался. Он был счастлив.
А Ольга была вполне довольна жизнью.
В лаборатории Ольга чувствовала себя почти как в собственном доме: все приборы, посуда, реактивы стояли на своих местах, повинуясь непоколебимому порядку, заведенному хозяйкой.
