Линн Харрис - Чужестранка
У Пейдж снова екнуло сердце.
— Мне так жаль. Должно быть, тебе и твоей матери пришлось нелегко.
— К тому времени у моей матери была прогрессирующая стадия болезни Альцгеймера. Она так и не узнала, что произошло с ее дочерью. Она последовала за Катериной три года спустя. Я остался единственным, кто приходится им родственником.
— Но ведь существует еще твоя тетя, — предположила она.
Пейдж понимала, что рискует, говоря подобное, но хотела, чтобы Алексей понял — он действительно не одинок в этом мире. У него имеется возможность все изменить. Люди совершают ошибки, но нельзя помнить о них годами. Его тетя теперь может сожалеть о том, как относилась к его матери.
Алексей помрачнел, выражение его лица стало отстраненным. Пейдж поняла, что совершила ошибку.
Она просто не могла себе представить, что отречется от всех своих родственников, как сделал Алексей. Она нуждалась в Эмме не только потому, что они сестры, но и потому, что красавица Эмма очень напоминала ей мать. Живущие родственники — напоминание о тех, кто уже ушел.
Однако Алексей воспринимал ситуацию иначе, что огорчало Пейдж.
— Не существует никакой возможности для примирения.
«Ничего не говори, Пейдж. Остановись!» Однако она не могла молчать.
— Тим Рассел умер. Зачем позволять тому, что он сделал, стоять между тобой и твоими родственниками?
— Они мне не родственники, — резко и категорично заявил Алексей и на мгновение закрыл глаза. — Извини, — промолвил он затем. — Ты ни в чем не виновата.
Пейдж встала и подошла к нему, обняла за талию и уткнулась головой ему в грудь. Она не могла видеть его страданий.
— Ты меня тоже извини. Я не хотела причинить тебе боль.
В тот момент, когда Пейдж подумала, что он ее оттолкнет, Алексей крепко обнял ее и прижал к себе:
— Я знаю об этом.
— Я просто хочу тебя понять, Алексей.
Она желала понять многое: почему он так непреклонен, почему не может отпустить прошлое, почему держится так сдержанно и отстраненно. И почему, несмотря ни на что, она в него влюбилась?
— Здесь нечего понимать. Прошлого не изменишь.
Алексей не мог уснуть. Лежащая рядом с ним лежала Пейдж равномерно дышала во сне. В Петербурге стояли белые ночи, поэтому небосвод был светлым. Было невозможно сказать, который сейчас час.
Откинув простыни, он встал и обнаженным подошел к окну, чтобы отдернуть шторы и посмотреть на небо.
«Катерина умерла точно такую же ночь — когда мир казался ярким и думалось, что лето никогда не кончится.
Но лето не было вечным, во всяком случае для Катерины».
Осознание того, что в этом мире ничто не длится вечно, заставило Алексея отказаться от сближения с кем бы то ни было после того, как умерли все члены его семьи. Он решил: чем меньше к кому-либо привязываешься, тем проще потом расстаться с этим человеком.
Но Пейдж каким-то образом заставила его отказаться от подобного принципа. Хотя он всячески пытался не привязываться к ней душой, она стала ему очень дорога. Несколько недель назад, возвращаясь к ней, Алексей знал, что рискует. Он понимал — стоит ему прикоснуться к Пейдж, и он уже не сможет ее отпустить.
Пейдж была воплощением всего, что ему нужно. Она и ребенок. Ему незачем налаживать отношения с Чадом и Еленой, как хотела Пейдж.
Алексей нуждался только в ней. И он должен объяснить ей, почему не может пересечь пропасть, разделяющую его и Чада, и отчего обязан был отобрать у него компанию «Рассел текнолоджис». Ему требовалось назвать ей реальную причину своего поступка. Он хотел, чтобы она его поняла. Кроме того, Алексею было необходимо выговориться и открыться, наконец, кому-нибудь, чего он никогда не делал прежде.
— Алексей?
Он повернулся и обнаружил, что она, полулежа в кровати, опирается на локоть и смотрит в его сторону. Он задернул шторы.
— Извини, что разбудил.
— Нет, ничего страшного. Пожалуйста, открой шторы.
Она поднялась с постели и надела халат, пока он выполнял ее просьбу. Подойдя к Алексею, она, зевая, обняла его за талию.
— Я слышала о белых ночах, но мне было трудно поверить, что здесь по ночам никогда не темнеет.
Ничего более удивительного я не встречала.
Он взглянул на ее макушку, ее густые темные волосы были спутаны после сна и занятий любовью. Пейдж внимательно на него посмотрела.
— Нет, это ты самая удивительная, — сказал он тихо.
Она улыбнулась, и ему показалось, что его мир преобразился.
— Ты всегда знаешь, как подобрать нужные слова.
— Разве?
— Конечно. Ведь ты уговорил меня поцеловать тебя, когда мы были еще незнакомы. Ты продолжал уговаривать меня и уговорил до того, что мы теперь вместе.
— Может, мне заняться политикой?
Ее улыбка стала еще более сияющей.
— Если бы ты занялся политикой, на планете царил бы мир и покой.
Алексей посерьезнел:
— Я не всегда умею подобрать нужные слова, ангел мой.
— Возможно, нет, но я могу поспорить — обычно тебе это удается.
Если бы только ее слова оказались правдой…
— Когда Катерина была при смерти, я отправился в Даллас, — быстро сказал он, словно боялся, что передумает.
Пейдж крепче обняла его за талию, словно зная, что он собирается ей рассказать. Она не могла этого знать, но ему нравилось, что она чувствует его волнение. Она утешала его, давая силы продолжать.
— Я пошел к Тиму Расселу и попросил его о помощи, Пейдж. Но он мне отказал. Он сказал, что семья Вороновых умерла для его жены, а значит, мертва и для него.
Ее глаза заблестели.
— Ах, Алексей, мне так жаль.
— Она умерла в муках, потому что я не мог ее спасти. Я пытался, но не смог.
— Ты не виноват в этом, — сказала она решительно.
Слезы катились по ее щекам, и он проклинал себя за то, что ее расстроил. Зачем он обременяет Пейдж своими проблемами? Ему хотелось рассказать ей о прошлом, но теперь, когда она обо всем узнала, он пожалел, что открыл рот. Он должен был заставить ее снова улыбаться.
— Я никогда никому не говорил о том, что произошло, — резко произнес он. — Я не рассказывал Катерине о своем визите к Расселу. Мой рассказ ничего бы не изменил.
— Ты ни с кем не делился своими переживаниями целых пятнадцать лет? Ах, Алексей! — Она покачала головой. — Почему ты такой упрямый?
Он моргнул. «Упрямый? Разве?»
— У меня не было оснований говорить об этом кому бы то ни было, любимая моя. Это не упрямство.
Она обхватила ладонями его лицо:
— Нет, упрямство. Нельзя держать в душе такие переживания. Они гложут тебя. Ни к чему хорошему это не приведет.
Он накрыл ладонями ее руки:
