Антидекамерон - Кисилевский Вениамин Ефимович
Закончила я училище, направили меня в больницу лаборантом, у моей группы такая специализация была. Я и в больнице не затерялась, через полгода всего комсоргом выбрали. Одно невезение – невзлюбила меня наша зав лабораторией, придиралась ко мне. То ей не так, это ей не так. Зануда была страшная, старая дева, немудрено, что никто ее за себя взять не захотел. Из вас никто ее не застал, она раньше вас из больницы ушла, а то бы поняли меня. Больше всего напускалась на меня, что мне по комсомольским делам приходилось отлучаться, можно подумать, что я на гулянки бегала! Она мне в отместку и работы интересной не давала, к биохимии, например, не подпускала. В основном на анализах мочи сидела, а это, сами понимаете, удовольствие небольшое. Жаловалась я Виктору, можно было, конечно, поприжать ее, вредину, чтобы неповадно ей было, но давить не имело смысла. Тем более что беспартийная она и единственный врач в лаборатории. И вообще в больнице неинтересно мне работать было. Это ж не училище, какие там комсомольцы? Полтора десятка едва набиралось, у многих дети уже, ничего им не надо, только и думают, как бы поскорей с работы домой умотать. Просто всех на собрание свести – и то мучение. Многие к тому же в смену работали. Стала подумывать я, чтобы уйти из этой богадельни. Виктор поддержал меня, посоветовал дальше идти по комсомольской линии, раз у меня хорошо это получается и тяга к этому есть. Выждать немного надо было – у них в райкоме передвижка вскоре намечалась, вакансия образовывалась. А меня там все знали и ценили, ну, и от Виктора многое зависело. И не в одной моче дело – я еще потому загорелась, что хотелось до невозможности рядом с Виктором быть, каждый день его видеть и время проводить вместе.
К весне сбылась моя мечта, взяли меня инструктором. Только вплотную с Виктором поработать не удалось – он вскоре в райком партии перешел. Но все равно над комсомолом он шефствовал, его направление. Я теперь уже за двоих старалась, чтобы его тоже не подвести. Он за меня спокоен был – если уж мне поручено, можно не сомневаться. Ну и, конечно же, и мне надлежащим образом проявлять себя следовало, чтобы в кандидаты приняли. В партию обязательно нужно было вступить, чтобы укрепиться, тоже расти дальше. Это мне Виктор все время твердил, да я и без него понимала. Само собой, не только от Виктора это зависело, но лучше его рекомендации и желать было нельзя. А в райкоме партии без того знали, что работница я дельная, надежная, маху не дам. Ожила я, зарядилась, утром с песней просыпалась, к деятельности тянуло, к живому, настоящему делу. И вообще у меня в жизни хорошая полоса пошла. В июле мы с Виктором на море поехали. Никто не знал, что вместе, мы тайком, на всякий случай даже в разные вагоны билеты взяли. Я на море тогда впервые побывала, целых две недели счастливей меня никого не было. Приехала – загорелая, радостная, светилась вся. Парни вокруг меня вьются, да только нужны они мне, как слепому зеркало, у меня на Викторе еще больше свет клином сошелся…
О чем это я? Ах, да, как с моря приехала. А тут и август подоспел, День железнодорожника. При чем тут, спросите, железнодорожники? А при том, что это праздник у нас был такой, что с первомайским потягаться мог бы. У нас тут железная дорога – самая первая сила. И сейчас они всех богаче и возможностей больше, чем у всех, а уж тогда – и говорить нечего. Праздновали так, что земля дрожала. Потому еще, что наш первый секретарь, Борзенко, был тоже из них, раньше начальником станции работал. Серьезный был мужчина, требовательный, спуску никому не давал, как что не по нему – на молекулы разносил. Боялись его – но и уважали. Потому еще, что брат его в области тоже высокую партийную должность занимал, наш Борзенко за ним, как за каменной стеной был. Знали все: как скажет Борзенко, так и будет, не стой поперек.
А у них на левом берегу своя ведомственная база отдыха была. Она и сейчас тем есть, но не та уже, в упадок пришла, не те нынче возможности. А тогда – сплошной коммунизм для руководства. Наши доктора там бывали, знают – это с десяток домиков таких за оградой, и не только для короткого воскресного отдыха, но и для длительного у них там все приспособлено. Кухня имеется, столовая просторная, все, как полагается. Домики разные – и большие, для нескольких семей, и поменьше, и совсем маленькие. Ну, а для начальственного отдыха – дом не сборный, солидный, кирпичный, все удобства там, какие пожелаются, пианино даже. Летом на базе, особенно в выходные, полно народу, семьями, с детишками. Дно там хорошее сделали, почистили, мостик для купания соорудили. Домишки эти не для одних железнодорожников предназначались, высшее городское руководство тоже использовало, если потребность была. И мы, комсомолия, базой этой иногда пользовались, резвились, чего уж там, на всю катушку…
О чем это я? Ах, да, как День железнодорожника праздновали. Повезло им, праздник на самое благодатное августовское время приходится, одно удовольствие, еще и на воскресенье всегда выпадает. Вот и пригласил меня Виктор поехать туда отдохнуть. Не меня одну, конечно, кое-кто из наших еще поехал, из райкома партии тоже, сам Борзенко обещал быть. Автобусы снарядили, повезли гостей туда во второй половине дня. Потому что в первой официальную часть в клубе проводили, ну, доклад там, отличившихся награждали, всё, как полагается.
Мне на этой базе отдыха, говорила уже, и раньше приходилось бывать – слет проводили, еще пару раз, но впервые попала туда в таком влиятельном обществе. Надо еще сказать, что женщин прибыло совсем мало, а из жен вообще никого – не принято было жен с собой брать. А такие как я, молоденькие, вообще наперечет. Мужики многие подвыпили уже, со мной заигрывают, предложения всякие делают, все солидные, при должностях, а мне и самой весело. Пусть, думала, Витенька мой увидит, каким мужским успехом я пользуюсь. В столовой столы уже накрыты, но никто туда не заходит, ждут, когда первые приедут. Кучкуются возле нее группками, покуривают, анекдоты травят. День жаркий был, река рядом манит, но никто не расходится, потому что ждут. Ну, конечно, музыка играет для настроения, некоторые даже танцуют под нее. Наконец прикатывает черная райкомовская «Волга», в ней сам Борзенко, при нем второй секретарь, начальник станции, исполкомовский председатель – весь наш верх. Они сразу в столовую, мы за ними, рассаживаться начали. Тут тоже свой порядок имелся, никто никому не указывал, куда садиться, но каждый свое место знал, насчет себя не заблуждался. Там, вообще-то, поставили не один стол, а два, параллельно, из маленьких столиков сдвинутых. Тот, который главный стол, не для таких, как я, предназначался, но я за него попала, буквально затащили меня туда, чтобы женским полом его украсить. Приятно мне, конечно, было, но больше всего я гордилась, что и Виктор мой при всех правах за тем же столом, жалела только, что не рядом с ним, разлучили нас. А я как раз напротив Борзенко оказалась. Что впервые за одним столом с ним сидела, объяснять не надо, но впервые так близко его видела. Нет, и раньше, конечно, видела, но не так же.
И поразило меня, что вовсе не такой он, каким себе представляла. Он, оказывается, не только улыбаться, но и смеяться умел, вел себя по-простому, пиджак снял, на спинку стула повесил, галстук поверх бросил. Со стороны посмотреть – и не скажешь, что первый секретарь. Он, правда, хоть и такой пост занимал, мужчиной неказистым был. Маленький, щупленький, лицо желтое – говорили, что желудок у него больной, – не старый еще был, но с залысинами большими, в тяжелых очках. И что интересно, раньше я все это как-то не замечала – ни роста его, ни комплекции. Потому, может, что видела его всегда в президиуме, а без пиджака и галстука вообще никогда. Внушительным казался мужчиной, значительным. Он тут и вел себя, не чинясь, выпивал наравне со всеми, с желудком своим не считался. Ну совсем обыкновенный человек, мне даже от этого приятно сделалось.
Но стала я замечать, что все чаще он на меня поглядывает, и чем больше выпивает, тем откровенней. Ну, я не вчера родилась, поняла, что заинтересовался он мною. С одной стороны, и это мне приятно стало – не каждая такого внимания удостоится, – а с другой, встревожилась вдруг, как бы предчувствие такое. А мужики уже хорошо на грудь приняли, разнобой пошел, за другим столом песни стали заводить. А мне уже не просто приходилось – мужики по бокам от меня крепко в оборот взяли. Особенно один досаждал, торга нашего начальник, Самосудов, помню, была его фамилия. Он-то меня за свой стол и затащил. Пить чуть ли не силком заставлял, развезло его быстро, непристойности говорить начал. Жирный он был, противный, вспотел сильно, все настроение мне портил. Не здесь бы я была и не за таким столом, живо бы его отшила, а тут терпеть приходилось, даже улыбаться ему. Я к нему не раз приходила, чтобы помог, если большое мероприятие с неофициальной частью потом намечалось, он меня всегда выручал. И еще тревожило меня, что Виктор – он тоже напротив сидел, но в дальнем конце – видит, как эта жаба Самосудов жмется ко мне и будто бы по-дружески лапает, а руки-то у меня голые.
