Лесси Скарелл - Замки на песке
Альф снова пил. Сидел в своем углу и незаметно прикладывался к плоской металлической фляге со своим любимым коньяком.
Смеются… Причем многие достаточно громко. Кто-то просто улыбается. Они все насмехаются над ним. Только над ним.
Эвенсон нервно сглотнул, подавляя в себе дикий порыв подскочить к Агнесс, к этой змее в облике кроткой овечки, схватить ее за горло и придушить. Спасти Улава от этой роковой троицы.
Ему стало душно, и он трясущимися руками расстегнул две верхние пуговки рубашки. Поднес флягу к губам, ощущая ее жгучую прохладу.
Агнесс опять рассмеялась. Улав нагнулся к ней и поцеловал в лоб, взяв ее за руку.
Альф снова поддавил приступ гнева. «Спасти Улава, спасти Улава», — стучало у него в голове.
А Сигурни так и не пришла…
А Фройдис так и не пришла…
«…посетителей на открытии выставки было очень много. Два маленьких зала художественной галереи Гроссона не могли вместить всех желающих посмотреть на картины Альфа Эвенсона. Уже давно не было в Беринге такого ажиотажа. Очереди выстраивались огромные. Громкое имя Великого Рисовальщика Комиксов сделало свое дело!
Но далеко не всем выставка понравилась.
Астрид Йонсси: «Разочаровало, разочаровало. Я ожидала много большего от Альфа Эвенсона. Ведь у него такие комиксы! Мой сын их обожает!»
Роджер Тарссон: «Вы знаете, я думал, что будет лучше! Я такую длинную очередь отстоял!»
Анна Даль: «Милые картинки. Но меня не впечатлило».
Юхан Неркссон: «У меня такое ощущение сложилось, будто я где-то уже видел нечто подобное…»
И это далеко не самое худшее, что я услышал от разных посетителей выставки.
Великий Рисовальщик Комиксов был просто Великим Рисовальщиком Комиксов, который посягнул на большее. И с треском провалился.
Будут ли теперь комиксы, нарисованные рукой Альфа Эвенсона, продаваться такими же большими тиражами, как прежде? Или что-то изменится после этой выставки?»
Альф встал и, шатаясь, вышел на улицу. Удивился очереди, стоящей в нетерпении перед галереей, и побрел в противоположную сторону. Коньяк во фляге кончился, а выпить уж очень хотелось. Он заглянул в какой-то переулок и увидев сияющую неоновую вывеску: «Пикадилья-фьерд бар», вздохнул с облегчением.
В маленьком темном помещении было жарко, пахло алкоголем. Альф пробрался к стойке, плюхнулся на высокий стул и заказал коньяк. Он пил рюмку за рюмкой, уже ни о чем не думая. Ему было все равно. Лишь смех Агнесс иногда всплывал у него в мозгу, и в Альфе снова закипала ярость. Хотелось вернуться в галерею и душить ее, душить…
— О, какой красавчик! — услышал он рядом с собой. — И что же ты здесь делаешь? Один? Ночью?
Альф посмотрел на девушку. Очередная красотка. Рыжая.
— Фройдис? — спросил он.
Девушка рассмеялась:
— Вообще-то Кристин, но могу быть и Фройдис, если тебе так больше нравится.
— Лучше будь… как ты сказала тебя зовут?
— Кристин.
Альф сделал знак бармену, и тот пододвинул девушке «Маргариту». Она изящно взяла в рот соломинку и улыбнулась.
Альф выпил очередную порцию коньяка.
— У-у, бедняжка, тебе совсем плохо. — Кристин присела к нему на колени.
Эвенсон не сопротивлялся, наоборот: он уткнулся в рыжие, мягкие волосы девушки и полез рукой под ее короткую юбку. Кристин на миг замерла, а потом рассмеялась:
— А ты шалун! Ну, пойдем! Я помогу тебе расслабиться.
19
Альф ходил из угла в угол по своей мастерской. Сегодня, на удивление самому себе (потому что больше некому было удивляться), он был трезв. Хотя коньяк с самого утра стоял в раскрытом сейфе.
Уничтожен… Убит… Сломлен… Этот журналюга из Осло его стер с лица земли своей статьей. Альф задумчиво остановился около мольберта.
«Дагни Дантес» — это имя словно огненными буквами проступило на натянутом холсте.
Чертов Дантес!
Альф расхохотался и яростно пнул мольберт. Дерево жалобно хрустнуло и, ударившись о стену, развалилось. Эвенсон словно обезумел. Он рычал и топтал ставшие уже бесполезными деревяшки; тюбики лопались под его ногами, брызгая в разные стороны густой краской; кисти беспомощно сминались.
Альф схватил нож для разрезания бумаги и бросился к «Мадонне». Она, как и все другие картины, бывшие на выставке, еще стояла на полу, прислоненная к стене. Альф вонзил нож прямо в сердце «Мадонны» и рванул по полотну вниз, потом вверх, снова вниз и вверх, вниз-вверх… Он не замечал, что рыдает.
Давай, давай. Не останавливайся! — подзадоривал его гадкий голосок откуда-то изнутри.
И Альф не останавливался. Он крушил, резал, рвал свои полотна и рыдал.
Все кончено!!! Он потерял все!
«…жалкое подобие…»
Разъяренный Альф порвал в лоскуты алые простыни, наслаждаясь их предсмертным треском.
Он вспомнил Дагни Дантеса… Хилого мальчишку в очках с толстыми стеклами, который учился в университете Тронхейма и был на три курса младше его — Альфа. Он ходил тогда за Эвенсоном по пятам, слушал его восторженно, с восхищением наблюдал, как тот работает за мольбертом.
— Научи меня так же, научи, — канючил он.
Поначалу Альфу это льстило, он чувствовал себя не просто великим, а Великим Человеком, которого почитают, обожают! И он милостиво позволял мальчишке таскаться за ним. Он и его компания глумились над Дагни, всячески издевались, смеялись прямо в лицо. Но он не уходил, все так же восторженно почитая своего Бога!
Но однажды он не пришел. Альф удивился, но особо не задумался над этим, к тому же Дантес ему порядком поднадоел.
— Эй, Альфи! — слышал он от друзей и просто знакомых. — Где твой верный пес Даг?
Он смеялся в ответ и пожимал плечами: мол, не знаю.
А вечером ему сказали, что Дагни пытался покончить с собой и даже оставил ему — Эвенсону — письмо, где было сказано, как он его ненавидит; что однажды придет время ответить за все унижения и оскорбления; и что его смерть будет на совести Альфа.
Альф тогда неделю ходил как пришибленный. Но мальчишку спасли, и он вернулся в университет. Иногда Альф видел его, но никогда больше они не пересекались. До последней выставки… И Дагни столько знал о нем, будто следил за каждым его шагом.
Значит, вот оно — время расплаты за все те унижения и оскорбления не только Дантеса, но и всех остальных, кого он обидел?
Альф взял бутылку, глотнул из горлышка. Тут же выплюнул и поморщился. Он с остервенением швырнул ее об стену. Стекло разбилось об единственную целую картину — «Портрет Сигурни» — и коньяк потеками пополз вниз по холсту.
Альф сквозь злые слезы смотрел на портрет жены, и ему казалось, что он тоже плачет.
