Мария-Тереза Сесе - Теперь ты — моя жена
— Ну не нужно придираться к словам. Вы же понимаете, что это не более чем привычная фраза… Простите, а можно поинтересоваться, почему вы так нервничаете? Я очень надеялась, что мы с вами легко найдем общий язык. Мне казалось, что и вы, как и мы, заинтересованы в том, чтобы опровергнуть эти лживые статьи.
— Вспомните, нечто подобное вы мне говорили уже прежде. Но ни тогда, ни сегодня мне нечего делить с вами.
— Вы так уверены? — хищно улыбнулась Дорис.
— Более чем уверена.
— Отлично. В этом случае будет, наверное, лучше, если я уйду. Только мне непонятно, с чего это вы принялись вдруг защищать прессу…
— Я защищаю правду! — резко бросила Джойс.
— Но в не меньшей степени правдой является и то, что Брюс был против появления на территории замка журналистов. Таким образом, ни один из них не имел возможности присутствовать при известном вам инциденте. Так что имейте в виду — Брюс намерен провести расследование и пойти так далеко, как это только возможно, чтобы наказать нахала в назидание остальным.
Поднявшись, Дорис Риган медленно направилась в сторону двери, искоса поглядывая на Джойс. Та тоже встала и, невозмутимо глядя на уходящую гостью, лишь несколько отошла в сторону, дабы не мешать ей удалиться.
Все это время Сильвия Пауэр стояла у двери гостиной, прижавшись к ней ухом. Ей не хотелось пропустить момент, когда уйдет гостья. Пожилая женщина даже испугалась, когда входная дверь громко хлопнула.
Стоя в разных концах коридора, мать и дочь внимательно глядели друг на друга.
— Что ей было нужно? — спросила мать.
— Не знаю. Точнее, не совсем уверена…
— Джойс, а что случится, если раскроется твоя настоящая профессия?
— Тоже не знаю. Во всяком случае, наша директорша, судя по всему, испытывает некоторое беспокойство, опасаясь, что все всплывет. Ведь никто не ожидал, что там может возникнуть столь скандальная ситуация. Но в любом случае уже поздно сожалеть о случившемся. Что сделано, то сделано… Небольшой снежок вызвал неожиданно целую лавину.
— Как ты понимаешь, — заметила мать, — для меня важно лишь то, что касается тебя. Если уж Мелвины и Риганы слишком раскричались, то это может означать, что тебе уготована участь весьма удобной жертвы.
— Ну что ты, мама!
— А ты полагаешь, будто Мелвин пошевелит пальцем, чтобы хоть чем-то помочь тебе?
— Нет-нет. Я так не думаю, — внезапно встрепенувшись, девушка поспешила добавить: — Но в равной мере не думаю, чтобы он что-либо предпринимал мне во зло.
— Ну не скажи! Люди вроде Брюса Мелвина всегда пользуются покровительством сильных мира сего и никогда не прощают другим ничего, что расценивают как оскорбление. Вспомни, я тебя предупреждала, что не следует ездить в этот проклятый городок. Не понимаю, что ты там потеряла?
— Хватит, мама! Прекрати, ради Бога! Все это вскоре забудется, и никто более не будет вспоминать ни о чем. Брюс скорее всего войдет в союз с Риганами и Коронером, и в карманы троицы потекут миллионы, разделенные между ними соответствующим образом.
— Джойс…
— Что, мама?
— А тебе все-таки страшно?
— Ну нет! Скорее я взбешена.
— Почему, девочка?
— Да потому. Посуди сама, все эти могущественные люди готовы сразу же объединиться для совместной борьбы против любого, кто осмеливается хоть немного задеть одного из них.
— Ты должна была знать это, милая. Всегда во все времена происходит одно и то же. Вот так-то, Джой.
— Не называй меня так! — воскликнула дочь.
— Но…
— Прости, мама. Не обращай на меня внимания. Все дело в том, что я очень взвинчена.
Все объяснялось просто. Брюс называл ее Джой. Девушке не хотелось, чтобы кто-то еще, даже родная мать, называл ее так же, как он.
Нет. Я должна забыть его, подумала она. Нужно просто забыть о Брюсе Мелвине и обо всем том, что было между нами.
XVII
На сей раз Сильвия Пауэр ожидала свою дочь на лестничной клетке, стоя рядом с лифтом.
Как только распахнулись двери лифта и из них появилась девушка, мать схватила ее за руку и, встав на цыпочки, прошептала ей на ухо:
— Я ожидала твоего приезда, стоя на балконе… Тебя ждут снова!
— Ждут снова? Кто, Дорис?
— Нет-нет, не Дорис. Это он…
— Брюс?..
— Да, — подтвердила мать. — Мы довольно долго мило беседовали с ним, вспоминая старые времена, когда еще был жив твой отец.
— Ой мама! И что же еще он говорил тебе?
— Да ничего. Уверяю, не было сказано ничего особенного, ничего достойного внимания. Я объяснила ему, что ты вынуждена была уйти, дабы провести занятие на дому с больным учеником.
— Ах мама!
— Но ты же понимаешь, я должна была что-то сказать ему…
Да, тут ее мама наверняка была абсолютно права. Не могла же она объявить, что ее дочь находится на рабочем месте в редакции. Ей нужно было что-то придумать, и она нашла прекрасный выход из положения. И хорошо, что Джойс теперь знает об этой лжи во спасение.
— А ты не знаешь, почему он решил навестить нас? — все так же шепотом поинтересовалась девушка.
— Нет. По этому поводу не было сказано ни слова. И должна заметить тебе, что молодой человек выглядит намного интереснее и привлекательнее, чем я себе представляла.
— Ах мама!
Ну при чем тут его привлекательность? — пронеслось в голове у Джойс.
Девушка отлично знала, насколько обаятелен Брюс. Ей ли было не знать об этом? Она настолько хорошо чувствовала его мужскую притягательность, что была — как ни трудно ей в этом признаваться даже себе — влюблена в него. Эта его привлекательность, его шарм не позволяли ей забыть молодого человека. Она тосковала по нему, вспоминала о нем ежечасно, ежели не ежеминутно. Ночами девушка была близка к тому, чтобы, обняв подушку, разрыдаться от переполнявшего ее желания обвить руками шею Брюса Мелвина и прижаться к нему…
И снова, проходя мимо венецианского зеркала, Джойс задержалась перед ним, чтобы привести в порядок свою шелковистую челку.
На сей раз на девушке был светло-зеленый костюм, подчеркивавший своим цветом ее изумрудные глаза. Жакет был с неглубоким вырезом и небольшим воротничком. Костюм подчеркивал изящество и стройность ее талии, скромно прикрывая грудь и расширяясь внизу, что придавало всему облику девушки некую воздушность.
Постояв перед зеркалом еще мгновение, Джойс слегка ущипнула себя за щеки, чтобы несколько оживить покрывавшую лицо бледность.
— Привет, детка!
Брюс улыбался, внимательно глядя на нее. Смеялись его пухлые крупные губы, смеялись его черные глаза. Весь он был одной большой улыбкой, видя и ощущая которую, Джойс чувствовала себя ободренной и обогретой. Впервые за последние дни ей и самой захотелось улыбнуться. Ее сердце при виде этого столь важного для нее лица наполнилось радостью.
