Елена Булганова - Мамина дочка
Я пожала плечами:
— Не знаю, наверное, останусь в городе.
— Знаю, Сима, что у вас есть квартира, да и друзья, наверное, со школьных лет остались. Но все равно — приглашаю вас вечером к себе, — скороговоркой сказал Левитин.
Я растерялась. Стояла и молчала. Что я могла ответить? Наверное, надо было использовать любой удобный случай, чтобы обсудить с доктором мамины перспективы. Вот только что будет, если он захочет говорить не только об этом? А разве я сейчас готова думать о чем-то еще? Снова оказаться в той квартире… Она столько раз снилась мне в кошмарах!
— Я понимаю, что вас беспокоит, — внимательно глядя на меня, сказал главврач. — Вас смущает возможная встреча с моим сыном… Но Марк давно живет отдельно, он не придет ко мне без предупреждения. К тому же, мне кажется, нам с вами есть о чем поговорить.
— Да, конечно, — прошептала я. — Не знаю, смогу ли я зайти к вам сегодня. Но я постараюсь…
— Идите, Сима, — разрешил Леонид Анатольевич.
И я побежала к маме.
Я нашла ее в палате на двоих, одну-одинешеньку. Мама в своей обычной уличной одежде сидела на краю больничной койки, чуть сгорбившись, словно ее знобило, зажав ладони между коленями. Рядом на шерстяном одеяле стопкой лежали какие-то неказистые больничные вещи, кажется, байковый халат и сероватое полотенце. Мама улыбнулась грустно и немножечко виновато. Я постаралась принять как можно более бодряцкий вид.
— Вот видишь, загребли меня, — сказала мама.
— И очень хорошо, что так сделали! — сразу перешла я в наступление. — Ты же знаешь, что Леонид Анатольевич — замечательный доктор.
Мама отвернулась к окну.
— Знаю… Но, Симочка, давай поговорим серьезно…
Мама показала мне на соседнюю кровать, я машинально опустилась на матрас. Сердце мое стучало с перебоями.
_ Тебе не следует слишком надеяться, Сима, — просто сказала мама. — Я думаю, эта операция мне не поможет.
— Но почему?! — взвыла я.
— Ты помнишь, ко мне приходила мать Марка? — неожиданно спросила мама. — Ты еще встретила ее у лифта. Так вот, у нее был точно такой же диагноз, как у меня сейчас. В тот вечер она рассказала мне об этом.
Я этого не знала. От такого известия стало еще страшней. От собственного страха я закричала еще громче:
— Господи, мама, но ты сама помнишь, ты сама писала об этом, что несколько лет назад творилось в наших больницах. Не было ни лекарств, ни оборудования. Мама Марка вынуждена была поехать за границу, и, наверное, ей попался хирург, которому было все равно. А тебя Левитин обязательно вытащит… Он сказал мне, что не может быть никаких сомнений!..
Но мама замахала на меня руками:
— Сима, не делай из меня идиотку, у меня ведь не в мозгах опухоль. Я все это понимаю, как и то, что болезнь у каждого протекает по-разному. Не в этом ведь дело. Я не потому сейчас вспомнила ту женщину.
— А почему?
Мама помолчала немного, а потом сказала:
— Кажется, в последнее время я становлюсь суеверной. Такое совпадение просто не может быть случайным. Наверное, это наказание.
— Да за что тебя наказывать?!
— За то, что я обманула тебя, Сима, — четко проговорила мама. — Леонид Анатольевич Левитин к твоему рождению не имеет ни малейшего касательства.
Я дернулась, вскочила. На миг голову словно заложило ватой, я подумала, что сейчас упаду в обморок. Но этого почему-то не случилось. Тогда я выбежала из палаты. Помчалась по коридору, грохоча сапогами и не разбирая дороги. Все вокруг словно заволокла сизоватая дымка. Потом из дымки вынырнул какой-то белый силуэт, схватил меня за плечи.
— Девушка, что случилось! Больной плохо? Позвать врача?
Это с ближайшего поста примчалась медсестра. Ее вопрос привел меня в чувство. Да, сейчас было плохо моей маме, и все мои чувства и переживания не шли с этим ни в какое сравнение. Я отстранила медсестру:
— Нет-нет, все нормально. Я сейчас вернусь в палату.
И я вернулась. Мама сидела все в той же позе. Она вздрогнула при моем появлении. Кажется, не ожидала, что я вообще вернусь. Я склонилась над ней и произнесла деревянным голосом:
— Мама, все это не имеет больше никакого значения. Главное, чтобы ты снова была здорова.
— Послушай меня, девочка, — тут же перебила мама. И поднялась на ноги, решительная, непреклонная. — Я должна объяснить, почему так с тобой поступила… В тот вечер ко мне пришла эта женщина, Вероника. Она ничего не требовала, просто рассказала о своей болезни. Может, она и не собиралась говорить об этом, я первая спросила, как она себя чувствует. Она была такая бледная… В общем, она мне сказала, что ее единственная надежда — на госпиталь в Штатах, в том городе, где живут ее родственники, родители жены Марка. Это был очень умный ход. Я поняла в тот момент, что скажу тебе что угодно, лишь бы ты отлепилась от этого мальчика.
— Но, мама, — не веря своим ушам, прошептала я. — Неужели те люди в Америке не помогли бы матери Марка, даже расстанься он с Любой? И почему для тебя эта женщина оказалась важнее, чем я, твоя дочь? Как случилось, что ради чужого человека ты пожертвовала моей любовью? Ведь у меня была одна любовь, мамочка. На всю жизнь одна.
— Я тоже защищала свою любовь, — вскинув голову, отчеканила мама. — А моя единственная любовь — это ты, Сима. Да и Вероника тоже — она ведь не о себе, о сыне в тот момент пеклась. Не хотела, чтобы он из-за тебя попал еще в какие-нибудь неприятности. Я очень хорошо представляла себе, что произойдет дальше. Она скажет Марку о своей болезни, и он, как хороший сын, сделает из ее рассказа правильные выводы. Он не расстанется с женой хотя бы до того момента, пока не разъяснится ситуация с матерью. Но и тебя он забыть не сможет, станет метаться между тобой и женой, мучить обеих. Попытается объяснить тебе ситуацию, ты, конечно, все поймешь, будешь ждать, надеяться, все это будет тянуться годами… Я поняла, что рвать нужно сразу, решительно. Это все, что я могла тогда для тебя сделать.
Мама опустилась рядом со мной на койку. Я хотела отодвинуться, но заметила, как она бледна, как искривлены мучительной гримасой ее губы. И крикнула испуганно:
— Мама, тебе плохо? Давай я позову доктора.
— Не надо. — Мама справилась со своим лицом и даже попыталась мне улыбнуться. — Ситуация под контролем.
— Но, мамочка, как же так, — после некоторых раздумий произнесла я растерянно, — ведь Левитин не отрицал, когда я сказала ему, что он мой отец. Он даже пригласил меня сегодня в гости, сказал, что нам о многом следует поговорить. И тебя он называл по имени, переживал из-за твоей болезни, как будто ты ему не чужая. Может, у него все-таки есть основания…
