Белл Робинс - Любовь и измена
— А зачем тебе было возвращаться? — с горечью отозвалась Долорес. — Родители твои давно уехали, а меня ты и знать не хотел. Даже письма ни разу не прислал… — Она предостерегающе подняла руку, в которой держала вилку. — Знаю, хочешь напомнить, как послал денег. Но при них не было ни единой строчки — ни о тебе, ни обо мне, ни о нас, ни тем более о Марибель.
— Я же ничего не знал о ней!.. Не понимаю, почему отец ничего мне не рассказал.
— Твоя мама умерла, да? А отец? Как он поживает?
— О, прекрасно. — И Алекс коротко описал свою мачеху.
— Я рада за дядю Хосе, — коротко ответила Долорес и понурилась, погрузилась в свои мысли.
Алекс видел, что она до конца так и не оправилась от его предательства. Он медленно заговорил:
— Знаешь, я за последние дни понял, как многого лишил себя, уехав отсюда. Эти скалы, этот океан, родные запахи… Я тогда, сразу после отъезда, вкалывал как каторжный. Откладывал каждый свободный цент. Отказывал себе во всем. А потом, набрав небольшую сумму, начал понемногу играть на бирже. Мне повезло — удалось собрать сумму, необходимую для того, чтобы начать собственное дело. В моей фирме сначала было всего три человека. Это теперь…
— Ты очень богат? — немного наивно спросила Долорес.
— Да, очень. У меня несколько домов — в Лос-Анджелесе, Мадриде, Лондоне и Сиднее. И летняя резиденция на Гавайях. Ну и, конечно, фирма. Но… — Он задумался, вздохнул. — Последнее время, еще до того, как я решил приехать сюда, мне было как-то неуютно. Словно я что-то потерял… очень важное… Душу?.. Не знаю, звучит слишком серьезно… Не знаю…
Долорес слушала, не сводя внимательного взгляда с его лица. Алекс вдруг очнулся от своих мыслей вслух и натянуто засмеялся.
— Извини, сам не понимаю, что на меня нашло. Я не хотел утомлять тебя скучными разговорами.
— Ты и не утомляешь, — немедленно отозвалась она.
— В моей жизни вдруг образовалась пустота — огромная и зияющая, которую невозможно было заполнить никакими деньгами, — признался он. — Но теперь… теперь я узнал о том, что у меня есть дочь… и встретил тебя…
Он замолчал.
9
Миновало несколько минут.
— Я совсем не та, что была одиннадцать лет назад, — тихо произнесла Долорес.
— Я уже спрашивал тебя и хочу снова задать этот вопрос: ты вправду тогда сказала, что не любишь и не любила меня? Видишь ли, это совсем не в твоем характере так менять свое мнение… Ты столько раз раньше говорила, что я небезразличен тебе… больше чем просто небезразличен…
Она смутно улыбнулась.
— Помнишь, мы собирались снять дешевую квартирку неподалеку от Артистического колледжа в Мадриде? Я хотела брать уроки игры на фортепиано и композиции, а ты… Впрочем, к чему теперь вспоминать это?
— О да. К чему? Ведь ты не поехала…
— Пожалуйста, Лехандро, пойми, у меня были серьезные причины. Но тогда я не могла сказать тебе о них. Я пообещала никому ничего не говорить. Однако теперь это уже не имеет никакого значения.
— Я хочу, чтобы ты сказала мне. Мне необходимо знать. — Слова Алекса прозвучали как приказ.
— Ты помнишь наш последний день?
— Безусловно. До мельчайших подробностей, — тут же ответил он.
Долорес едва заметно вздрогнула.
— Ты просил меня, уговаривал, умолял, обещал и клялся, но я… я выстояла, хотя, если честно, отчаянно хотела уступить обеим твоим просьбам. Но не уступила…
— И почему же? Говори! — Алекс настаивал, категорически отказываясь бросать эту тему.
Он желал получить ответ на вопрос, терзавший его все эти долгие годы. Почему она отвергла его? Почему не уехала с ним, как собиралась? Испугалась его домогательств? Поняла, что не любит? Или…
Долорес вздохнула.
— Помнишь сеньору Меленнер, медсестру в нашей больнице? Так вот, незадолго до нашего предполагавшегося отъезда я пошла на прием к врачу. — Она грустно усмехнулась. — Хотела, чтобы он посоветовал мне какое-нибудь противозачаточное средство… чтобы у нас с тобой сразу не возникло осложнений… Итак, пока я ждала своей очереди, вышла сеньора Меленнер и, увидев меня, подошла поздороваться. Мы с ней немного поболтали о том о сем, а потом она вдруг и говорит:
— Мне так жаль твоего папу, Лола. Поверь, очень жаль…
Я уставилась на нее во все глаза, и тут она поняла, что допустила ошибку. Оказывается, за две недели до нашего с ней разговора папа проходил обследование. Тогда-то и выяснилось, что он тяжело болен. Врач пригласил маму и все рассказал ей, но она мне ни словечком не обмолвилась. Понимала, что я, если узнаю, то не уеду… Ну, что я могу добавить? Мама оказалась права. Да и как мне было оставить ее со смертельно больным мужем и двумя младшими детьми?
Она пожала плечами и замолчала.
Алекс сидел не шевелясь. За те тысячи и тысячи раз, что он вспоминал о Долорес и думал о причинах ее категорического отказа, ему ни разу в голову не пришло подобное объяснение.
Наконец он выдавил:
— Черт побери, Лола, и ты не могла тогда мне этого рассказать? Объяснить все как есть? Чтобы я не натворил того, что натворил… Чтобы мы не потеряли целых одиннадцать лет жизни…
— О, Лехандро, — с невыносимой грустью отозвалась Долорес, — неужели ты не понимаешь, почему я так поступила?
Он покачал головой.
— И почему я не отдалась тебе тогда, хотя, признаюсь, так хотела… О, если бы только знал, как я хотела!..
Алекс снова покачал головой.
— Ты — порядочный человек, Лехандро, ты бы ни за что не уехал, если бы знал то, что знала я. Ты почел бы своим долгом помочь мне, всем нам в трудной ситуации. Верно? Поэтому я и не поддалась, только поэтому… А чтобы убедить тебя покинуть Пескадеро, несмотря на мой отказ, мне и пришлось сказать тебе те обидные и горькие слова. Вот так-то, Лехандро… — повесив голову, печально закончила она.
Алекс выслушал ее признание со смешанными чувствами, хотя преобладало, безусловно, облегчение.
Он схватил ее за руку, заставил взглянуть ему в глаза.
— Значит, ты все же любила меня. Любила и солгала, чтобы я уехал!
Она высвободилась и тихо произнесла:
— Мы были так молоды… Мы оба влюбились не друг в друга, а в любовь. Что мы о ней знали? Особенно я… Я была так наивна…
— Говори за себя, Лола! — яростно выкрикнул он. — Для тебя это, может, и было чем-то романтически непонятным, но я… Я любил тебя! Всем сердцем!
— Да-да, — иронически усмехнулась она. — Настолько, что тут же занялся любовью с Магдален. Настолько, что трусливо удрал после этого, не повидавшись со мной, и ни разу не написал.
Он наклонился к ней.
— Господи, Лола, ну как же ты не понимаешь? Говорю же тебе: не любовью я с ней занимался. Не любовью! Скорее изливал свою ненависть! И я не мог встретиться с тобой после того, что ты мне сказала. Я столько лет потом зализывал раны!.. Своими короткими словами ты разбила мое сердце…
