Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии
Он смотрел с такой печалью в глазах, что Настя не в силах была возразить.
У церкви стояла карета —
Там пышная свадьба была.
Все гости нарядно одеты.
Невеста всех краше была…
Эту старинную песню гости пели уже потом, за столом и ближе к полуночи. А в полдень у церкви, возведенной в семнадцатом веке во имя иконы Божьей Матери „Знамение“, стояла не карета, а несколько шестисотых „мерседесов“. Хотя от Настиного дома в Марьиной Роще до бывшей Переславской ямской слободы было совсем недалеко.
Но Евгений захотел прокатиться с бубенцами — в полном смысле этого слова. На капоты тройки белых иномарок были прикреплены бубенчики. Они весело подзинькивали, так что Анастасии вдруг исключительно уместно вспомнилось, что звон колокольчика для японцев — символ траура. Но она прогнала мысли о Коробове, как когда-то ни в чем не повинных торговцев изгнали из храма.
Ныне же торговля в церкви процветала: продавали свечи, образки, крестики, ладан, самые разные книги — от „протестантской“ библии для детей до „Закона Божьего“. Торговля шла так замечательно, что Поцелуев, наверное, втайне позавидовал.
Трехдневный пост и исповедь… Первая, кстати, в ее жизни. А потом знакомые и кажущиеся незнакомыми лица в перемигах свечей, воск, предательски капающий на кружевную отделку платья, венец, который усталой, чуть подрагивающей рукой, завернутой в платок — по обряду, — держала над головой невесты Марина, маленький, не слишком складный, но очень искренний хор и „Многие лета“.
Где-то звенит золото кольца
Тонкое брачное счастье…
Колечко, золотое, как торжественное облачение батюшки, уже сияло на Настиной белоснежной перчатке. И платье пахло ладаном. Этот запах заглушал аромат французских духов. Или это только казалось?
А еще пришло какое-то новое, незнакомое чувство, наполняющее душу безмятежным покоем. Может быть, это та самая благодать, о которой Настя столько раз читала в „житиях“? И она снизошла на нее из-под сводов уютной намоленной церкви.
Сколько их, таких церквей, на почти космическом пространстве московского мегаполиса? Кажется, немногим более ста. Сто колоколен, сто куполов, совсем невысоких по нынешним меркам. А сколько же людей, страждущих душ, алчущих утешения и покоя? Миллионы и миллионы. Если на одного сегодня снизошла благодать — то это чудо. Чудо в миру, который не замечает чудес.
По утрам Настя поливала цветы: благородные розовые кусты и маленькие, неприметные, в сравнении с царственными, вооруженными шипами красавицами, анютины глазки. Она обожала гладить их бархатистые лепестки. Взгляд этих „глазок“ казался ей разумным. Смотреть на красивое, чувствовать природу вне и внутри себя — теперь это было основное занятие будущей матери девочки Насти или мальчика Жени.
Но она не переставала удивляться тому, как мало значит женщина в свершении собственного же материнства. Да, она вынашивает, создает ткани будущего организма, испытывает недомогания, наконец. Но все это неосознанно, как дыхание во сне. Она просто приводит в жизнь другое существо, по сути ничем не отличаясь в способе исполнения этой миссии от представительницы любого другого вида, населяющего землю. Вот только работа человеческому слабому полу досталась самая тяжелая в природе. „Кому дано, с того и спросится“… Но разум дан всему человечеству, а за большой мозг расплачивается только прекрасная его половина — вынашивая и, особенно, рожая… „Но это еще не скоро“, — прогоняла она тревожные мысли. Еще как минимум полтора месяца.
Ее спутник жизни, как всегда, был погружен в дела. Но по вечерам они ездили к небольшому озерку, расположенному километрах в десяти от семейного гнездышка.
Насте очень нравилось это тихое место, и начинающий зарастать водоемчик, подернутый девственной ряской, навевал усталой душе ощущение покоя.
„На свете счастья нет, но есть покой и воля…“ Она не переставала поражаться этой строке великого Пушкина. Особенно теперь, когда вдруг поняла, что Пирожников привнес в ее жизнь эти два столь редкие в сумасшедшем ритме конца двадцатого века качества: покой и волю. А значит, и счастье.
Иногда они ходили в гости. Чаще — к ее друзьям или к Поцелуеву. Посещать незнакомые дома, выдерживать светские напряженные беседы для Насти сейчас было тяжело. Поэтому знакомства с компаньонами Евгения они отложили до лучших времен. А приглашение Валеры Флейты приняли с удовольствием.
Дверь отворила молодая женщина с грустными глазами. Она, опережая вопросы, сказала:
— Вы — Настя Кондратенко? Проходите, пожалуйста. Валера сейчас придет. — Она улыбнулась так, словно это с Настей, а не с Валеркой десять лет проучилась в одном классе. — Меня зовут Надежда, — добавила она.
— А это мой муж, Евгений.
Он держал пакет с фруктами и бутылкой шампанского, но даже с этой неудобной ношей умудрился приложиться к ручке хозяйки. Наверное, хозяйки?
Они прошли в прихожую, и тут из комнаты выбежало ангелоподобное существо годиков двух с золотистыми кудрями и огромными ясными глазами. Малыш как две капли воды был похож на Валерку. Но не на теперешнего битого жизнью демобилизованного старшину внутренних войск, а на того нимфета, каким он был в детстве и в юности.
Анастасия слышала поговорку, что чужие дети быстро растут. Однако не настолько же! Прошлой осенью, когда Валерка подрался у дверей ее подъезда с Валентином, ни о каких младенцах и речи не было. „Наверное, это племянник. Или двоюродный братик. Или седьмой „воденок“ на киселе, в котором проявился, став доминантой, фамильный нимфетный ген“, — строила она догадки.
А малыш тем временем подбежал к Надежде, дернул ее за красивый кружевной передничек и спросил:
— Мама, а куда папа пошел?
— Сейчас, Ванюша, он вернется. — Надежда взяла малыша на руки. — Он в магазин пошел. За „Фантой“.
Легок на помине, в квартиру вошел Валерка:
— Вы уже здесь! Ой, какие прыткие!
Настя заметила, что одноклассник удивительно похорошел. Можно сказать, расцвел. И щеки теперь не такие впалые, и румянец на них здоровый, и глаза смотрят молодо и уверенно.
— Мы уже тут все перезнакомились, Валера.
— Вот и чудесно! Жена, накрывай на стол.
Хозяйка исчезла за кухонной дверью. Ванюша устремился за ней. А Пирожников вызвался им помогать, прихватив фрукты и вино.
Настя с Валерой сидели на диване рядом, как когда-то давным-давно сидели за одной партой.
— У тебя очень симпатичная жена, — начала она разговор.
— А у тебя классный супруг, не то что тот, которого я побил, — поддерживал дуэт Кукушки и Петуха Флейта. — А Надюша… Она и вправду удивительная женщина. Столько пережила, но не сломалась, не обозлилась.
