Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии
Музыка потихоньку утихла, и полуобнаженные красотки одна за другой уплыли за кулисы, по пути подбирая опавшие покровы. Настя вспомнила свою давнюю сгоревшую сказку и испугалась, что красотки превратятся в черных птиц.
А слегка раскрасневшийся Коля Поцелуев выдал афоризм, достойный поэта Петропавлова:
— Если б мои бабы так могли, цены бы им не было!
— Какие бабы? — удивилась Настя.
— Резиновые.
— Коля, простите за откровенный вопрос, но кто этих баб у вас покупает, когда вокруг столько живых доступных женщин?
— Покупают, Настя, покупают. Почему-то в основном отовариваются те, кто сидел. Возвращаются из мест не столь отдаленных — и прямехонько ко мне в магазин. То ли у них, у зеков бывших, проблем больше, то ли комплексов меньше — кто знает?.. Но статистика показывает, что дело обстоит именно так.
— Интересно. А я-то думала, что „Купидон“ существует в основном на доходы от входных билетов.
— Так-то оно так. Заходит людей много, но женщин бывает значительно меньше, чем мужчин. Да, по правде, во второй, платный зал, не все и стремятся. Какая-нибудь шпана купит съедобные трусишки вместо мороженого у нас в „предбаннике“ и радуется до смерти, спешит испробовать. Или там какой презервативчик яркий, светящийся в темноте.
— Значит, все-таки, Коля, ваша торговая точка служит для забав?
— Ну, почему же… Не только. Недавно вот компанийка парнишек приходила. Скинулись — кто сколько мог — и купили белокурую Треси другу своему на день рождения в подарок. Он у них парализованный. Сами понимаете, какие проблемы.
Поцелуев рассказывал с такой гордостью, словно лично принимал участие в очень уж богоугодных делах.
— А как вам пришла в голову идея открыть именно такой магазин? — задала Настя, возможно, бестактный вопрос.
Евгений слушал это почти интервью и незаметно, одними глазами, улыбался Насте. Но не мешал вести „допрос“. И она чувствовала, что он ее очень хорошо понимает.
А Николай воодушевился и начал рассказывать:
— Я же деловой человек. А тут, вижу, ниша не заполнена. Спрос есть, а предложения нет. Я, конечно, сразу смекнул, что к чему. Ну и стал искать партнеров, поставщиков.
— А первоначальный капитал?
— Был. Книгоиздание.
— И какую же литературу вы издавали?
Настя спрашивала, будучи вполне уверенной в ответе.
— Конечно же эротическую. Рынок был ненасыщен. Это теперь на каждом углу брошюры „Как и с кем спать?“. А раньше… Издаваться начинали, скинулись с ребятами по пять тысяч, организовали общество с ограниченной ответственностью, взяли кредит в банке и давай переводить-ляпать. Доход был — сами такого не ждали.
— Коля, но откуда же все-таки идея „Купидона“ появилась? — не унималась она.
Он глотал, морщась, дорогие устрицы, периодически поливая их лимонным соком.
— Идея? Ой, долгая история. — Поцелуев смеялся, поглядывая на Пирожникова, который, очевидно, был в курсе. — Работал я, значит, в райкоме комсомола, представьте, вторым секретарем. Ну и повез как-то делегацию передовиков производства и отличников из ПТУ в Германию, тогда еще она ГДР называлась. Но поскольку социализм там был, считалось, неразвитой, многое можно было увидеть — всякие там родимые пятна. — Он запил наконец устриц шампанским, отвалился на спинку кресла и явно почувствовал себя более комфортно.
— И что же вы постигли в ГДР? — В Настасье проснулся журналист, „ведущий охоту“.
— Был у нас в группе, как водилось, стукач. Я как секретарь райкома знал его в лицо. А потому при нем, этом кегебисте под маской передовика производства, ни-ни. Но вот в последний день он исчез — зашел, наверное, к немецким коллегам, да и засиделся. А я смекнул, что к чему, и говорю переводчице: „Не сводите ли вы нас куда-нибудь, куда советских обычно не водят?“ Она все сразу поняла и обещает: „Свожу!“.
— И повела в секс-шоп?
— Да. Но не так-то это оказалось просто. Наши передовички как сообразили, куда пришли, так чуть не разбежались от страха. Видели б вы девочек, которые жались к стенке и боялись поднять глаза на витрины. А хлопцы краснели и гигикали в кулачки. Продавцы сразу поняли, кто мы и откуда. И давай между нами сновать, товары демонстрировать, разные разности предлагать. Делегация наша зарделась, как красное знамя, и потеряла дар русской и ломаной немецкой речи. Вот как было!
Анастасия слушала эту веселую историю и думала о том, что корни всех сексуальных проблем „бывших советских людей“ все-таки не физиологические и даже не психологические, а культурологические. Чем культурнее общество, среда, каждый человек, тем терпимее отношение к сексу, тем приемлемее новшества, вроде книг Рут Диксон или магазинов „Купидон“. И тем, как ни странно, меньше интереса к этой стороне жизни. В нормальном обществе секс лишается „клубничного“ ореола и превращается в то, чем он и должен быть, чем его и замыслила Природа: в глубоко интимную сферу бытия Homo Sapiens.
В полутораэтажном особнячке тихо постукивали ходики, но все равно Настасье казалось, что время остановилось. Здание стояло на горке. Из мансарды был виден и недалекий голубоватый лес, и отдаленная железная дорога. Но здесь, в спальне, шум поездов был почти не слышен: он превращался в далекое журчание, прерываемое резкими вскриками электричек.
Где-то близко пели птицы. Наверное, им радостно было порхать с ветки на ветку в молодой, еще ярко-зеленой листве.
Над лесом поднималось багрово-красное идеально круглое солнце. Ранним утром на него еще не больно было смотреть. И Анастасия, пользуясь случаем, вглядывалась в близкую звезду. Она окрашивала комнату — потолок, светлые стены, постель — розоватым сиянием, так что не нужны были никакие розовые очки.
— Ты не спишь, моя хорошая? — Евгений тихонько поцеловал ее в плечо. — Этот отсвет очень идет к твоим волосам, они кажутся медными…
— Женя, ты на самом деле готов принять моего ребенка? Может быть, ты просто не осознаешь, что происходит?.. Может быть…
— Спи, Настенька, еще очень рано. Ему вредно, когда ты не спишь.
Да, наверное, ему вредно, потому что он тоже бодрствует, этот крошечный гражданин несуществующего пока мира…
Марина, как всегда, оказалась дома. Впрочем, иного Настя и не ожидала. В комнате на шестом этаже все было по-старому. На окне снова расцвел кактус. На этот раз другой — не розовый, а нежно-сиреневый, как сон-трава.
— Я так рада тебя видеть, так рада! — Подруга поцеловала ее в обе щеки. — Знаешь, ты так похорошела, потому что…
— Потому что растолстела? — нетерпеливо прервала ее Настя.
— Нет, потому что ты выглядишь счастливой женщиной. Понимаешь, счаст-ли-вой! В наше время так редко можно видеть счастливую бабу.
