Люси Уолкер - Рай — здесь
— О! — У нее захватило дух. Это были часы, усыпанные по краю циферблата мелкими бриллиантами. Джин быстро опустила руки, будто подарок жег пальцы. — О, нет, я не могу... я не могу... не могу это принять...
— Можешь, — заявила миссис Уилстэк, наклоняясь к ней. — Ты нам так много дала за эти три месяца! И это подарок от Стирлинг-даунс... с нашей любовью.
Джин не знала, что сказать. Потом дрожащей рукой надела часы. В дверном проеме появилось лицо Хью.
— Ну что, все в порядке? — спросил он.
Джин смогла только кивнуть головой. Это была очень красивая вещь.
— А кто же... кто их выбирал? — спросила она, наконец.
— Дядя Джек, — ответили все хором.
— Ой... милый дядя Джек! — На этот раз она не стыдилась слез. — Не знаю, как вас благодарить... я даже не мечтала....
— Это мы тебе благодарны, дорогая, — возразила миссис Уилстэк, целуя Джин в лоб. — С Рождеством!
— С Рождеством! Я чуть не забыл! — воскликнул Энтони.
— А теперь завтракай, Джин, а то Хью обидится. Ведь он все сам приготовил.
— Но я не могу есть одна. Можно, я пойду с вами?
— Конечно... Бери поднос и пошли ко мне в спальню.
Теперь они сидели на кровати миссис Уилстэк. Когда все устроились, Джин заметила, что Хью куда-то пропал.
— Иду-иду, — тут же откликнулся старший Уилстэк. — Он появился в дверях с чашкой в одной руке и тостом в другой.
— Ни ветчины, ни яичницы? — удивилась его мать.
— Нет. Теперь я понимаю, почему вы с Джин никогда ничего не едите. После того как я приготовил завтрак на четверых, я сыт яичницей с беконом на целую неделю. — Он сел и повернулся к Джин. — Ну, как Рождество на задворках Австралии?
— Рай, — ответила она с набитым ртом. — Настоящий рай.
После завтрака началась суета умывания и одевания, пока, наконец, все не нарядились: Джин и миссис Уилстэк — в свои лучшие платья, ребята — в белые рубашки с нарядными галстуками. Пришло время ехать в старый дом. Мэтт и Энтони решили отправиться верхом, а Хью должен был отвезти Джин и миссис Уилстэк в коляске.
Хью последний раз обошел дом, чтобы убедиться, что все в порядке и нигде не остался гореть огонь. Ведь самым большим врагом австралийцев в жаркий день был пожар. Джин открыла ворота и уже возвращалась к коляске, когда Хью вдруг спросил:
— Ну что, Рождество получается счастливым?
— Да. Ты даже не представляешь, каким счастливым!
Она не добавила, что единственным облаком, туманившим ее небо, было ожидание Софи. Впрочем, никто точно не знал, прибудет ли любительница гольфа — она всегда была непредсказуема. И никто особенно не жаждал ее присутствия, что несколько радовало Джин. Но она не знала, что в действительности чувствует Хью.
За пятьсот ярдов до старого дома их встретила рождественская мелодия — дядя Джек выставил радио на веранду и включил его на полную громкость.
Не успела коляска подъехать к дому, как Джин уже соскочила на землю и побежала к дяде Джеку, который вышел их встречать.
— С Рождеством, Джин! Ты не сочтешь за непозволительную вольность поцелуй старого холостяка?
— Нет, я мечтаю о нем! — Она обвила его за шею и с чувством поцеловала в щеку. — Дорогой дядя Джек! Какой вы милый!
— Смотри, не перехвали меня. Просто мы все хотели тебе подарить что-нибудь памятное и долго ломали голову. Это была идея Хью. Он вдруг вспомнил, что ты не носишь часы.
— Теперь ношу.
Она гордо выставила руку.
Джин как-то спросила миссис Уилстэк, дарят ли Энтони и Хью кому-нибудь подарки. Ей и в голову не приходило, что они об этом когда-нибудь задумываются.
Тетя Силла пригласила всех в дом выпить кофе со льдом, а потом велела Хью развесить подарки на елке, установленной посередине веранды в большой кадке. Под деревьями во дворе уже накрывали столы. Вскоре начали прибывать родственники. Всех их Джин уже встречала на дне рождения Энтони, кроме парочки самых маленьких детей. Дети и десяти минут не провели в доме, как уже переоделись в купальники для того, чтобы поплавать в бассейне. Взрослые чинно расселись в креслах, дожидаясь новых гостей.
Каждый привозил с собой коробку подарков, которые с шумом и весельем развешивались на елке. Подарки нашлись для каждого, даже для Софи, которая еще не появлялась. К удивлению Джин, ее саму ждало еще несколько свертков и пакетов, потому что каждый из Уилстэков, включая тетю Силлу, приготовил ей отдельный сувенир.
— Но я думала, что часы... — начала она.
— Это от всей семьи, — заявила миссис Уилстэк. ― А это от нас.
Джин подарила миссис Уилстэк фартук ручной работы и дорогой фарфоровый чайник с сахарницей. Для тети Силлы она приготовила инкрустированный деревянный поднос; Энтони, дяде Джеку и Хью — вышитые льняные платки, Мэтту — коробку патронов для ружья и ноты. Мэтт, Хью и Энтони, каждый подарил девушке по книжке, и, просмотрев их названия, она сразу поняла, что о подарках они все-таки думали — все это были писатели, которых она любила, и молодые люди явно следили за ее вкусами и прислушивались к тому, что она говорила о литературе. Дядя Джек приготовил для Джин флакончик духов, а миссис Уилстэк — альбом, посвященный диким цветам Австралии. От тети Силлы девушка получила два изумительных шелковых платка.
Подарки, которые сыновья припасли для мамы, были замечательны: Мэтт сам сделал для нее деревянную коробку для шитья, Хью подарил брошь с большим топазом, а Энтони — шелковую блузку.
Когда все подарки были раскрыты и все восторги высказаны, гости перешли к столам, на которых уже ждало рождественское угощение. Холодная индейка и ветчина, горы салатов и вазы с тропическими фруктами... Да, это было необычное Рождество! Но прежде чем все приступили к еде, дядя Джек поднял руку и сказал:
— А теперь, дети, послушайте меня. Если бы мы не жили так далеко, то все непременно пошли бы сегодня в церковь. Так что давайте споем рождественский гимн.
Энтони поставил пластинку «Все мы приходим к тебе...», и гости запели. Потом дядя Джек снова взял слово:
— Сегодня, садясь за стол, мы не будем думать о пище. И не станем произносить обычную молитву: «Хлеб насущный даждь нам днесь...». Мы вспомним о младенце, который родился почти две тысячи лет назад, и скажем: «Благодарим тебя, Господи, за то, что ты нам дал...»
Все перекрестились и произнесли рождественскую молитву. Джин показалось, что эта безыскусная речь и домашняя сценка больше трогают душу, чем пышная церковная служба. Все стояли вокруг столов, яркие платья пестрым букетом выделялись на фоне пожелтевших полей, тянувшихся до горизонта, солнце струило на них свои жаркие лучи... После последнего «Аминь» наступила пронзительная тишина.
