Барбара Ханней - Дневник Симоны
Джонатан криво усмехнулся.
— Он и в самом деле интересный человек, — повторил старик. — Прошу вас, садитесь.
Девушка была очень благодарна Райану за то, что он сел рядом с ней, на диван с высокой спинкой.
Дедушка сел напротив посетителей.
— Что ж, Симона… Говоря правду, ты — последний человек, которого я ожидал увидеть, открывая дверь. — Он никогда не любил ходить вокруг да около, предпочитая сразу брать быка за рога. — Полагаю, в присутствии мистера Таннера я могу говорить открыто. Ты много лет избегала встреч со мной.
Симона грустно кивнула.
— Мне жаль, что мы почти не виделись. Это целиком и полностью моя вина. — (Казалось, это признание его удивило.) — Я чувствовала себя из-за этого просто ужасно. И… и надеюсь, что ты поймешь. Видишь ли… это из-за моего обещания маме.
Его лицо побледнело.
— Анджела заставила тебя пообещать больше не видеться со мной?
— Нет, не совсем. Но она заставила меня обещать, что я не расскажу тебе кое-что. А я знала, что если мы будем видеться, как прежде, то я непременно проболтаюсь.
Его губы дрогнули.
— Но сейчас ты все равно хочешь все мне рассказать?
Симона кивнула, чувствуя себя совсем отчаявшейся.
Она должна это сделать!
— Это касается Гарольда Пирсона. И суда. И мамы… — (Джонатан не шевельнулся.) — Есть кое-что, что не было выяснено в суде, — выдавила Симона, ощутив, как ее внутренности сжимаются от страха. Райан сжал ее руку. Спасибо, мысленно поблагодарила его Симона. Она быстро произнесла: — Это должна была быть я.
Дедушка уставился на Симону, не понимая, что она хотела этим сказать. Он взглянул на Райана.
— Она рассказывала вам об этом?
— Нет, сэр, — Райан погладил ее ладонь большим пальцем и ободряюще посмотрел на девушку. — Что ты имела в виду, Симона?
Господи. Вот оно! Нужно произнести эти слова…
— В тюрьму должны были посадить не мою мать. Меня.
Джонатан наклонился вперед.
— Почему?
Она не могла говорить.
— Ты была там? — мягко спросил Райан. — В ту ночь, когда погиб Пирсон?
— Да, — Симона вздрогнула, произнеся это слово. И отвернулась от обоих мужчин. — Это сделала я.
Она ощутила мгновенно повисшее напряжение. Оно казалось одушевленным существом, нависало над ней, подавляло волю…
Ее подбородок начал дрожать, но Симона знала, что уже не сможет отступить.
— Это я толкнула Гарольда Пирсона так, что он упал. Я пыталась остановить его, не дать ударить маму. И я невольно толкнула его, но он был пьян и потерял равновесие… и покатился по ступенькам.
— Симона…
— О, дорогая моя…
Ужасные слова наконец вырвались на свободу.
— Это я убила его.
Прижав трясущуюся руку ко рту, она повернулась к Райану… Но в его глазах не было ужаса, который она так боялась увидеть в них, только глубокое, сильное горе. Она посмотрела на дедушку и прочла в его глазах боль, схожую с ее собственной.
— Мама не позволила мне признаться. Мама сказала полиции, что это она толкнула Гарольда. Она настаивала на своем, а я не могла переубедить ее. Мама не позволила мне сознаться. Она солгала в суде и отправилась в тюрьму. Вместо меня, — ее губы жалко искривились. — И… и я сделала, как она велела…
— Конечно, ты так и сделала, бедная девочка. Тебе было всего пятнадцать лет, еще ребенок… — Джонатан был потрясен, но говорил уверенно. — У тебя не было выбора.
Симона смотрела в пустоту перед собой.
— Мама всегда старалась защитить меня. Она не хотела, чтобы моя жизнь была запятнана смертью Пирсона. Но она не заслужила такого наказания — тюрьмы. И мама не должна была умирать там. Это из-за меня мама умерла. Это я ее убила.
— Нет, все совсем не так! — запротестовал Райан.
— Нет, так. Это моя вина.
— Если уж здесь кто и виноват, то только твой отчим, который наполнил вашу жизнь горем.
— Но ведь я его убила, — всхлипнула Симона и без сил повалилась на диван. Плечи ее сотрясались от рыданий.
— Ты защищала Анджелу, — услышала она голос дедушки. — Это был несчастный случай.
Райан тихо застонал, и этот звук испугал Симону. Что он теперь о ней подумает? В глубине души она почувствовала, как лопнула какая-то струна, которая была натянута слишком сильно.
Симона не знала, сколько времени прошло, прежде чем она, к собственному удивлению, осознала, что ее рыдания стихают.
— Симона, — раздался голос дедушки где-то над ней. — Симона, моя бедная девочка…
Теплая рука нежно похлопала ее по спине, и она подняла голову. Дедушка склонился над ней, его глаза влажно блестели.
Симона с трудом села, чувствуя, что горло горит, и вытерла глаза руками. Только теперь она осознала, что Райан уже не сидит рядом с ней. У Симоны упало сердце. Неужели ее признание оттолкнуло его?
— А где Райан?
— Я хотел немного побыть с тобой наедине. Он ушел на кухню.
Дедушка сел рядом с Симоной.
— Ты… ты сможешь когда-нибудь простить меня? — Ее голос звучал совсем глухо из-за плача.
— Простить? Это я должен просить прощения. Мы, взрослые, подвели тебя. Все. Этот негодяй Пирсон, да и Анджела тоже… Что касается меня… я только жалею, что… — он грустно покачал головой. — Я пытался помочь Анджеле. Нанял одного из лучших адвокатов в стране, чтобы он защитил ее. Но она не хотела принимать мою помощь. И отказалась от его услуг.
— Думаю, она запаниковала. Она больше всего боялась, что умелый адвокат заставит ее признаться. Рассказать, как все было на самом деле.
— Да, — тяжело вздохнул Джонатан. — Если бы только Анджела рассказала обо всем мне… Тебя бы не обвинили и не посадили. Это был несчастный случай, что было бы очень легко доказать. Вы обе не должны были так страдать.
Той частью своего разума, которая все эти годы была способна трезво оценивать ситуацию, девушка понимала, что дедушка прав. Но как вынести мысль о бесполезности жертвы ее матери?
Дедушка дрожащей рукой поправил очки.
— Анджела всегда была упрямой. Она не желала слушать, когда я предупреждал ее, что Пирсон — не самый подходящий человек для брака. До сих пор не могу понять, почему она вышла за него замуж.
Джонатан закрыл глаза, и Симона с легкостью прочла в прорезавшихся новых морщинках его печаль и тоску.
— Прости, что после всех этих лет я вылила на тебя все это.
— Я очень рад, что ты наконец это сделала, — он улыбнулся. — Моя маленькая Симона вернулась ко мне.
— Дедушка… — Она прильнула к старику, и он обнял ее. Она чувствовала знакомый запах его чистой, выглаженной рубашки и его слезы на своих щеках.
