Линда Уоррен - Любовный ураган
Джек отлично понимал, что рано или поздно Катерина обязательно осознает это. Так что он просто обязан был доставить ее обратно до того, как это случится. Сейчас она просеивала землю с тем энтузиазмом, который ему уже приходилось наблюдать у других археологов.
— У тебя больше нет света? — спросила Катерина вставая.
— Есть. В машине.
— Отлично. У меня в джипе тоже есть в запасе пара фонарей.
Она устроила такую иллюминацию, что, по мнению Джека, они вполне могли бы организовать собственное световое шоу. Он присел у поверженного джипа, отбиваясь от комаров, в ожидании окончания ее исследований.
Но когда она положила фонари в джип и вытащила из него парусиновую палатку, его терпению пришел конец. Он выхватил у нее мешок с палаткой, бросил его на переднее сиденье и захлопнул дверь.
— Что ты собираешься с этим делать? — спросил он как можно более любезно.
— Установить.
— Это еще зачем?
— Мы останемся здесь. Я не могу все оглядеть как следует в этой темноте.
— Нет! — замахал он руками.
— Хорошо, — сказала она спокойно, — тогда здесь остаюсь я. А ты можешь, если хочешь, возвращаться.
— Да, я этого хочу. И ты тоже этого хочешь, красавица моя. Ты здесь не останешься. Здесь никто не останется.
— Но почему?
— Это незаконно, черт возьми!
— Незаконно? Что-то я не помню, чтобы раньше это тебя останавливало.
— Не помнишь? — Джек ужасно разозлился на то, что она использовала его же аргумент против него самого. Так вот что он получил за свои старания быть с Кэт хотя бы частично правдивым! Его же и обвинили в незаконных действиях. И кто — женщина, у которой в кармане лежала важная деталь от чужой машины!
— Интересно, — она скрестила руки на груди, — хотела бы я знать, а тебя что-либо когда-нибудь останавливало, если ты что-то хотел получить?
— Что ты такое говоришь? — Он стукнул рукой по джипу, отчего тот еще сильнее осел.
— Ты же никогда не испытываешь угрызений совести, оттого что делаешь что-то незаконное, так почему я должна их испытывать?
— Черт, а что это такое — угрызения совести?
— Это такая штука, которая не дает людям совершать любое заблагорассудившееся им действие.
— Любое? Ты обвиняешь меня в том, что я совершаю любое?..
Господи, да с тех пор, как он ее повстречал, он не совершил ничего такого, что можно было бы назвать "заблагорассудившимся действием". Разве что...
— Да, — сказала она, — ты делаешь абсолютно все, что захочешь.
— Подожди-ка, — ухмыльнулся Джек, — ты имеешь в виду случившееся в отеле?
— Не знаю...
— В Текстикане. На двуспальной кровати. Ты об этом?
Конечно, она хотела опровергнуть сказанное им, но была слишком честна для того, чтобы сделать это.
— Ты просто... говоришь и делаешь все, что тебе взбредет в голову, не так ли?
— А тебе этого разве не хотелось?
— Мне хотелось получить информацию.
— Информацию?
— Да, о моей тете!
Может, она все-таки не очень-то честна, подумал Джек. Или ее инстинкт подсказал ей такой ответ?
Ну, если так, то она зашла слишком далеко. Сейчас надо было говорить только правду.
Они стояли и молча смотрели друг на друга. А лес, ни на минуту не перестававший жить своей жизнью, время от времени привлекал их внимание очередным криком обезьян.
— Это обезьяны, — автоматически сообщил он, заметив удивление на ее лице.
— Ах, ну да.
— В этих местах часто бывает трудно отличить крики хищников от звуков, издаваемых безвредными животными.
— Да, я это заметила, мистер Джибралтар.
Мистер Джибралтар... Джек скривился и полез за палаткой. Было тепло, и Джек решил установить только тент и москитную сетку.
— Это из комода Мадрид? — спросил он.
— Да, а что?
— Ничего, я так и думал. Просто она поклонница британского колониального стиля в том, что касается разбивки лагеря.
— Да, наверно.
— Но от меня этого не жди, пожалуйста. Я не пью чай и, — он улыбнулся, — сплю голым.
— От тебя я бы и не стала ожидать ничего другого, мистер Джибралтар.
Джек поставил палатку, втащил в нее огромный матрас и спросил:
— Ты разрешишь мне лечь на него или мне спать на земле?
— А в чем дело?
— У меня нет матраса, — объяснил он.
В ее глазах что-то блеснуло, но она тут же сказала:
— Нет, уверена, что в данных обстоятельствах мы можем разделить один матрас.
— Хочешь произнести это по-испански, красавица?
— Боюсь, что я уже израсходовала свой испанский словарный запас, мистер Джибралтар. В колледже немногому учат, знаете ли.
— Ну да, ведь не на улице же ты его учила.
К его сожалению, она не клюнула на эту приманку. А только улыбнулась этакой профессорской улыбкой и сказала:
— Но я выучила достаточно для того, чтобы ответить: нет, спасибо, мистер Джибралтар. И этого мне должно хватить на будущее.
А, так его ждет отказ? От женщины, которая шептала ему испанские слова любви?
— Отлично! — коротко отрезал он.
Девушка сложила пальцы пирамидкой и повторила:
— Отлично!
— Почему бы тебе не бросить свои преподавательские манеры?
— Джек, едва ли это можно назвать манерностью. Я действительно преподаватель колледжа и...
— Замолчи сейчас же!
— Это почему же?
— Потому что, если ты не остановишься, я не отвечаю за свои действия.
— Что-что?
— На этом самом матрасе, да-да.
— Слушай, неужели ты не можешь сказать что-нибудь без грубости?
— Нет. Потому что ты не поймешь этого.
— А может, и пойму!
— Профессор, так чего же ты хочешь? Действий или цивилизованности?
— Ну уж, конечно, не действий, мистер Джибралтар. И если бы мне нужны были действия, то, во всяком случае, не от тебя.
— Ах так? — Он сделал движение по направлению к ней. — А мне казалось, что тебе с трудом удалось оторваться от моего хард-диска.
Девушка возмутилась, да так сильно, что, казалось, в воздухе вокруг нее разлилось напряжение.
— Да ты просто совершенно безответственный...
Она вся кипела, сжав губы и скрестив руки на груди. А после выдавила наконец:
— ...Захватчик.
Джек улыбнулся. И прижал ее к себе.
— Я так и думал, — только и сказал он перед тем, как поцеловать ее в губы.
9
Катерина была настолько ошеломлена этим поворотом событий, что не смогла оказать Джеку должного сопротивления. Она лишь что-то пробормотала, но Джек не обратил ни малейшего внимания на ее попытки что-то сказать.
Наконец она собралась с силами и попыталась его оттолкнуть, но он только крепче прижался к ее губам. В результате Кэт совершенно размякла и позволила ему делать с собой все что угодно.
