Гленда Сандерс - Свободная любовь
— Практична?
— Каждый, кто осматривает ее, отмечает, что она нестандартных размеров и для нее потребуется специальный матрасик и подушки. И кроме того, боковины недостаточно высоки, поэтому, как только малыш начнет вставать, ему понадобится стандартная кроватка.
— В каком возрасте это случится?
Женщина пожала плечами.
— В четыре месяца... или в семь? Так много времени прошло с тех пор, как мои дети были маленькими. Я точно не помню, когда они начинают вставать.
Осторожным движением Дори покачала колыбель.
— Когда ребенок из нее вырастет, ее можно оставить в детской и класть в нее кукол и медведей или другие мягкие игрушки.
Хозяйка тепло улыбнулась Дори.
— Покупка антиквариата или старых вещей — дело сердца, это все равно что влюбиться. Кстати, колыбель низкая и вам придется наклоняться, чтобы взять ребенка на руки, но ведь это не важно, не правда ли?
Дори улыбнулась в ответ.
— Конечно, нет. Несмотря ни на что, колыбель прелестна. — И я буду смотреть на нее и видеть в ней спящего ребенка. Потом она мягко рассмеялась. — Я ставлю себя в невыгодное положение при покупке, правда?
— Здесь это не имеет значения, — ответила женщина. — Я заранее проставляю цены. Я стараюсь, чтобы они были справедливыми, но не «торгуюсь». Поэтому вы смело можете доверять мне. Я не подниму цену, поняв, что вы хотите купить ее.
Дори нагнулась, чтобы прочитать ценник на колыбели, и поежилась.
— Это же ручная работа, — произнесла будто в защиту женщина.
— Мы просто ходим и смотрим, — вмешался Скотт. Дори покосилась на него, и он поднял бровь. — Разве не так?
— Да, — неуверенно ответила Дори. — Да, мы только смотрим.
— Если вам еще что-нибудь понравится, я буду у кассы, — проговорила владелица магазина.
Когда она отошла и уже не могла их слышать, Скотт повернулся к Дори.
— Надеюсь, ты не собираешься покупать ее?
— Не знаю. Что-то в ней... она такая славная. — Она провела пальцем по внутренней стороне вырезанного сердца. — Я... Скотт, я чувствую любовь, которую вложил в нее мастер.
— Но хозяйка сказала, что она непрактична.
— Практичность еще не все. Как она сказала, покупать антиквариат — это все равно что влюбиться. Здесь все решает сердце.
— Триста долларов — весьма сердечная сумма.
Бросив на колыбель последний долгий взгляд, Дори пожала плечами и отвернулась.
— Возможно, ты прав.
Скотт обнял ее за плечи, как бы утешая.
— Пойдем. Я хочу показать тебе открытку.
— Спустя несколько минут они зашли в магазин
«Все для рукоделия», где узоры для вышивания украшали высокую елку, а ароматические свечи распространяли в воздухе запах хвои и пряностей. Под деревом были разбросаны игрушечные медведи разных размеров, все тщательно одетые в костюмы конца девятнадцатого — начала двадцатого века.
Дальше стояла корзина, задрапированная коричневой тканью под нору в земле, и вокруг нее разместились десятки зайцев. Большие, средние и маленькие, белые, рыжие, коричневые, все с висячими ушами на розовой атласной подкладке. Мордочка каждого зайца имела свое особое выражение. Дори подняла небольшого рыжего зайца, одетого в комбинезон из хлопка с коленкоровой заплатой под хвостом. Его уши доставали до колен, на мордочке были веснушки и вышитая улыбка, такая перекошенная и простодушная, что невозможно было не улыбнуться в ответ. На нем был ценник в пятьдесят пять долларов.
— Грабеж среди бела дня, — возмутился Скотт.
— Это ручная работа, — пояснила Дори, читая ценник в виде морковки, свисающей с шеи зайца. — Посмотри! Каждому зайцу художник сделал индивидуальную мордочку.
— Все равно это грабеж.
Дори прижала зайца к груди.
— Я обниму его, поцелую и назову Джорджем, — поддразнила она Скотта.
— Ты шутишь. Мы ведь собирались покупать подарки к Рождеству.
— Это и будет рождественским подарком.
— Зайцы вряд ли придутся по вкусу Аделине.
— Это не для Аделины. Это для малыша.
— Для ма?..
Дори бросила на него сердитый взгляд.
— Что случилось, мистер бухгалтер? Ты что, не можешь произнести это слово? Всего два слога. Малыш.
— Дори, будь благоразумна, — сказал Скотт, пытаясь говорить шепотом, чтобы не привлекать внимания других покупателей.
— Мне совсем не хочется быть благоразумной, — прошептала в ответ Дори. — Я не должна быть благоразумной. Я беременна. Матерям прощаются маленькие человеческие сентиментальные чувства. Ты глядел на колыбель и видел только кусок дерева. Я же видела в ней мирно спящего младенца.
Она сунула ему под нос зайца.
— Ты смотришь на этого зайца и видишь только ценник в пятьдесят пять долларов. Я же вижу крошечные ручки, обнимающие его и таскающие за уши. Я вижу ребенка и зайца, лежащих рядом в кроватке.
Вновь прижав зайца к груди, она потрогала его за уши и печально вздохнула.
— Да, Скотт, я собираюсь купить Джорджа для моего ребенка. Нашего ребенка. Но я не собираюсь завертывать его в бумагу. Я посажу его в изголовье своей кровати, чтобы составить ему компанию до того времени, когда появится малыш. И я почувствую себя ближе к ребенку, когда буду обнимать зайца и разговаривать с ним.
Она подавила рыдания.
— Мне нужно с кем-то разговаривать, Скотт. Я совсем одна сейчас, потому что мой лучший в мире друг, словно страус, настойчиво прячет голову в песок и притворяется, что ребенка не существует.
— Дори. Господи, Дори... — Он протянул к ней руку, но она увернулась и бросилась к кассе. Он нагнал ее, когда она встала в очередь, и сказал: — Извини.
Напряженные плечи и крепко стиснутые губы выдавали сильное волнение, которое она пыталась скрыть.
Скотт, чувствуя себя побежденным, выдохнул:
— Прости меня, Дори. Позволь мне купить эту игрушку для... — Он все еще не был готов произнести заветное слово.
Дори повернулась к нему спиной, по-прежнему крепко прижимая зайца к груди.
— Это... Я хочу купить его сама, — произнесла она. — Это очень личное.
— Хорошо, пусть будет по-твоему, — сказал он, признавая ее упрямство и уступая чувству независимости, которое было неотъемлемой чертой ее характера, так же как волосы, нос или пальцы на руках и ногах. — Если я тебе понадоблюсь, я буду в книжном магазине.
