Грейс Ливингстон-Хилл - Свет любящего сердца
Дан, конечно, тоже попытается чем-нибудь помочь, в нем она не сомневалась. Но опять-таки ему Корали тоже не может поведать о своем позоре. Придется нести всю тяжесть в одиночку. Впрочем, теперь перед ней открылся другой путь, другая жизнь, непохожая на ту, к которой она привыкла. Трудно было сейчас сказать, насколько она понравится Корали, но по крайней мере на первый взгляд этот новый мир казался притягательным и светлым. Все эти люди были как будто вполне спокойны и счастливы. Как она ни старалась припомнить, перебирая в памяти всех своих друзей и знакомых, ни у кого из них не было таких сияющих глаз. Да, эти ее новые знакомые были все как один сияющими и нежными — вот как бы она это назвала.
Ну почему Корали не родилась, как другие дети, у порядочных, добрых родителей, в уютном доме? Почему у нее в детстве не было старшего брата, такого, как Дан, и такого друга, как Брюс, и она не жила нормальной жизнью? Почему она только и знала, что попойки и вечеринки и кидалась в разные безумства?
Она чувствовала, как в сердце нарастает отвращение к прежней жизни. Корали казалось, что ее бросили на дно глубокой зловонной ямы и она никак не может выбраться наверх, туда, где воздух чище. Она старалась, сдерживала дыхание, сколько хватало сил, но чувствовала, что задыхается, гибнет.
И вдруг — будто свежим воздухом подуло на нее с каких-то нездешних высот, и в памяти эхом прозвучал голос брата:
Нет душе моей отрады,
Но Его любовь сильна...
Да, она точно помнила, в его песне была такая строчка, потом мелодия подсказала еще несколько фраз. «Пали цепи и ограды». Эти слова зазвенели в ее сердце, пронизали насквозь и коснулись самой глубины ее существа, где затаились одиночество, ужас, тоска и страх перед жизнью.
И вдруг песня будто очистила воздух вокруг, и Корали стало легче дышать. «Свет Его любви со мной!» Ах! А ее Он может любить так же? Сможет ли она найти выход из своего положения?
— О, Иисус, Иисус! Где ты? — Робкая, слабая молитва, одинокое, несчастное сердце обращалось ввысь, даже не зная еще, что это молитва!
Дан и Брюс молча брели по улице. Дан грустно сказал:
— Ну вот, ты сам все видел! Как думаешь — есть хоть какая-то надежда? Стоило мне приезжать сюда?
— Да! — горячо ответил Брюс зазвеневшим от волнения голосом. — Я рад, что ты приехал. Она искренне потрясена твоей песней. И вообще этот вечер произвел на нее сильное действие.
— Ну, может быть, — так же печально согласился Дан. — Но это просто из-за новизны, потому что она раньше такого не видела, тебе не кажется?
— Необязательно, — возразил Брюс. — Мне кажется, Святой Дух коснулся ее.
— Ну, все равно, все это рассеется, как только она вернется к своим. — Дан говорил грустным, отрешенным голосом.
— Она сказала, что сегодня к ним не пойдет. А мы с тобой пойдем и помолимся за нее дома!
— Да, — кивнул Дан. — Конечно. Бог может сделать то, что нам не под силу. Но вообще, если задуматься, удивительно, что она появилась как раз, когда мы говорили о ней и собирались идти на миссионерское собрание. Как думаешь?
— Да, удивительно. Я тогда сразу понял, что это Божий промысел. Только не надо разбирать его по частям и удивляться. Просто порадуйся, что у нас такой замечательный Бог, который не скупится на чудеса. Мне показалось, сегодняшний вечер что-то затронул в ее душе. Прежде всего, конечно, это ты, ну, и собрание тоже. А потом еще Шенноны. Вообще они замечательные люди.
— Правда? А как ты считаешь, что они подумали о моей сестре?
— Думаю, решили, что она нуждается в спасении. Кирк всегда в поисках заблудших душ. Впрочем, у него такая прекрасная семья, и сам он отличный парень. Хорошо все-таки, когда растешь в такой семье.
— Еще бы! — согласился Дан. — И сестры у Кирка тоже чудесные, правда? Та девушка, например, которая играла на фортепиано, у нее такая тонкая натура.
— Да, под такое сопровождение даже камень запел бы. Я чувствовал, как мы все отлично слились, когда пели втроем. Честно говоря, мне нравится петь с тобой и Кирком! Мне даже начинает казаться, что у меня тоже есть голос.
— Да ладно тебе скромничать, — усмехнулся Дан. — Кстати, как ее зовут, не знаешь? Я прослушал.
— Валери, кажется. А что она сказала про твой голос, кстати говоря? — спросил Брюс.
— А... не помню, кажется, она ничего такого не говорила, — рассмеялся Дан. — Нет, правда, она очень милая девушка, и, главное, Кирк такой молодец, что привлекает своих к работе в миссии. Хорошо, что они помогают друг другу. Знаешь, я сегодня весь вечер думал — жалко, что отец не был с ними знаком.
— Ничего, он еще его узнает как-нибудь! Мы все, рано или поздно, сольемся в одну семью у Бога и станем с Ним одно, правда ведь?
Так они шли и разговаривали, перебирая события вечера, и только когда пришли домой, Брюс пересказал Дану свой разговор с Корали.
— Да ты что, это же просто здорово! — воскликнул тот с воодушевлением. — Спасибо тебе, что не стал ворчать, что сестра пришла и испортила нам весь вечер. Боюсь, если я останусь в Нью-Йорке, она еще не раз нарушит наши планы.
— Дан, я ничего не имею против, — ответил его приятель. — Я всегда рад тому, что посылает Господь, это гораздо важнее моих собственных планов. Но я тебе говорю, сегодня я правда прекрасно провел время! А эта твоя сестренка очень даже интересная. Тебе имеет смысл познакомиться с ней поближе, и сам это поймешь. Конечно, она еще не может общаться с тобой на одном языке, но она не так безнадежна, как тебе кажется.
— Спасибо тебе, Брюс. Мне так важна твоя поддержка. Я что-то совсем пал духом из-за нее. А что касается матери, тут я вообще не знаю, что делать.
— Ну вот видишь, она тебя сама зовет, хочет поговорить — это не вселяет в тебя надежду?
— О нет, боюсь, радоваться тут нечему, старина. Ты не представляешь, какое она произвела на меня впечатление. Она так очерствела, что даже любовь Бога для нее пустой звук. Может быть, конечно, я предубежден — не знаю, но мне показалось, что она была скорее напугана моим появлением. Я видел, что она сразу узнала меня, я ведь похож на отца. Но когда она на меня смотрела, я почувствовал, что для нее я скорее жуткое привидение. Как будто тогда, много лет назад, когда она нас бросила, она вычеркнула нас из памяти, из сердца, убила нас в себе, и я был ей страшен, как зловещий призрак прошлого, в ней ни капли раскаяния в том, что она ушла от отца. Он давно уже умер для нее, а я только напомнил о том, о чем она не хотела вспоминать. Правда, она признала, что он был «очень мил», как она выразилась, однако это не помешало ей забыть его. Мне кажется, сейчас я стал ее презирать еще больше, чем до встречи. Ее любил мой чудесный отец, а она растоптала все — нет, это непростительно!
