Рини Россель - Всё в твоих руках
Не испытывая большой радости, Гейб подмигнул в ответ. Он знал, что, когда они с Иззи останутся одни, никакой любви не будет.
* * *
По дороге в особняк Иззи молчала. Гейб шел немного впереди нее. Сплетя свои пальцы с ее пальцами, вел ее за собой. За ними следовал слуга с факелом в руках, поэтому то, что она собиралась сказать, говорить сейчас было нельзя.
Обуреваемая противоречивыми чувствами, Иззи наконец решила, что этот третий был очень даже кстати. То, что с ними незнакомец, как-то помогало. Она точно не знала, какие бы чувства возобладали в ней, если бы они с Гейбом остались наедине, пока она еще не остыла: могла бы разрыдаться, ударить его по лицу или прильнуть к нему, умоляя о любви. От последнего предположения она вся сжалась. Надо как-то прийти в себя.
Взгляд упал на руку Гейба, державшую ее. Ей не нравилась эта ложная близость, но она знала, что их замысел требовал такого тривиального на вид контакта. По крайней мере, когда ее таким образом вели домой, она могла закрыть глаза при особенно четких воспоминаниях о поцелуе Гейба. Но и закрытые глаза не помогали. Иззи все еще испытывала те горячие, тревожные чувства, когда его губы тянулись к ней: теплые и нежные, но так возбуждающе смелые, что у нее не было сил сопротивляться. Она желала, жаждала прикосновения его губ так долго! Когда они, дурманя, стали нежно ласкать ее, она ощутила себя невесомой и полетела к небесам, охваченная страстным жаром...
Иззи споткнулась: от воспоминаний ноги стали нетвердыми.
– С тобой все в порядке?
В вопросе Гейба прозвучала забота, как и пристало внимательному мужу. Она кивнула, не глядя на него. Слуга пошел рядом с ней, чтобы она снова не оступилась. Иззи выпрямила плечи и мысленно начала произносить алфавит. Надо прекратить думать о Гейбе и его поцелуях.
Как только дверь в комнату за ними закрылась, Гейб отпустил руку Иззи.
– Обещаю, это больше не повторится. – Он мягко взял ее за плечи и повернул лицом к себе. – Не надо было мне целовать тебя. Это было ошибкой. – Он словно хотел сказать что-то еще, но лишь нахмурился и широко развел руками. – Твоя очередь, бей.
Она уставилась на него. Он сожалел, что поцеловал ее. Если бы она была не так подавлена, это убило бы ее окончательно. Ее сердце разрывалось, но она гордо подняла голову. Хотела сделать бесцеремонное замечание, но поняла, что голос может выдать ее отчаяние.
– Иззи...
Она невольно замерла. Глупое сердце громко колотилось в тишине.
Больше он ничего не сказал, и она заставила себя вынуть из комода ночную рубашку и пеньюар и уйти в ванную.
Когда через полчаса Иззи вышла, то увидела, что Гейб погасил свет и отдыхает в кресле. Хотя ее глаза еще не привыкли к темноте, лунный свет, льющийся через открытые двери балкона, давал возможность разглядеть Гейба. Когда он повернулся к ней, она отвела взгляд и как можно быстрее нырнула под легкую простыню.
– Иззи... Глупо каждый вечер оставлять пеньюар поверх рубашки. – Голос у него был низким и раздраженным. – Ведь очень жарко.
Она не стала отвечать и закрыла глаза, приказывая себе спать. Прошло несколько мгновений, и скрип кресла сообщил ей, что Гейб выпрямился. Она почти видела его изогнутую бровь и твердый подбородок.
– Послушай, я знаю, что на этой неделе не был самым галантным рыцарем «Круглого стола», но я не слюнявый извращенец.
Наступила короткая пауза. Если он рассчитывает, что она ответит ему, то придется долго ждать.
– Ты могла бы лежать голой под этими покрывалами, и я не притронулся бы к тебе.
«Прекрасно! – мысленно ответила ему она. – Сыпь соль на мои раны!»
Повисла тишина. Наконец Иззи услышала, как он раздраженно выдохнул.
– Я же сплю в этом чертовом кресле ночь за ночью, разве не так? Это должно ясно показать, какие у меня намерения.
– Ваши намерения на мой счет всегда были кристально чистыми, – произнесла она и закрыла рот. Не хотела быть втянутой в разговор с ним.
– Тогда сними пеньюар. Положи его в ногах. Можешь снова надеть его, когда рассветет. Клянусь здоровьем матери, я не нападу на тебя ночью. – Его низкий смех был совсем не веселым, скорее – раздосадованным.
– Не смейтесь!
– Я и не смеюсь.
– Нет, смеетесь!
– Хорошо, может быть, немножко. – Он помолчал. – Честное слово, не знаю, с кем еще я смог бы отказаться разделить удобное ложе, кроме тебя.
Ощутив комок в горле, она еле сдержала слезы. Он не представлял, что его замечание подействовало, словно удар ножом в сердце. Она должна быть благодарной, что он не захотел разделить с ней ложе? Единственный поцелуй после танца... и так трудно его забыть!..
– На самом деле мне уже начинает нравиться спать в этом кресле.
Без сомнения, он выжидал, давая ей шанс заглотнуть наживку. Иззи прикусила язык, чтобы не спросить, почему.
– Я сомневаюсь, что стал бы спать на этой кровати, даже если бы ты умоляла меня.
– Не волнуйтесь, не буду.
– Кроме того, – продолжал он несколько суше, – сон в кресле закаляет характер.
– Вам это необходимо.
– Что ты сказала?
Хотя надо было промолчать, она повторила:
– Я сказала, что вам это необходимо.
Раздался его звучный смех.
– Не сдерживайся, Иззи. Скажи мне, что ты на самом деле чувствуешь.
Она посмотрела на него. Он слегка наклонился вперед, положив руки на колени. Его зубы блестели в лунном свете.
– Не хочешь узнать, как сон в этом кресле укрепил мой характер?
– Я с вами не разговариваю! – ответила она, надеясь, что такое прямое заявление заставит его замолчать.
– Пребывание в этом кресле закалило меня. Я мог бы вообще обойтись без кровати, – произнес он, как будто размышляя вслух.
– Мы ведь не разговариваем.
– У меня на Лонг-Айленде, у подножия утеса, недалеко от моего пляжа, есть груда камней. Я мог бы привыкнуть спать там.
– Надеюсь, вам нравится произносить монолог, потому что я не слушаю.
– Если сюда прибавить еще холодные водные потоки и ураганные ветры, то ты даже не представляешь себе, как я смогу закалить свой характер.
Иззи приподнялась на локте и с досадой посмотрела на него.
– Может быть, вам лучше встать и подвигаться, боюсь, у вас кровь перестала поступать к голове.
На его губах заиграла легкая улыбка.
– Меня можно было бы поместить в рекламе армии США. Я и кресло – на рекламных щитах по всей Америке. Тогда старый наивный лозунг о том, что мужественные военные успевают сделать до девяти утра больше, чем большинство людей за день, выбросили бы. А новый звучал бы примерно так: «Вы можете еще больше усложнить жизнь до девяти часов утра... и так далее, и так далее». – Он подмигнул с мальчишеским лукавым видом.
